Седьмая ложь

– Только не ругайся, – сказала Эмма. – Пожалуйста, не ругайся. Я позвонила туда. И попросила передать ей, что я не приеду. Я просто не смогла этого сделать. Понимаешь? Я не смогла.

В детстве моя сестра была невероятно близка с матерью. Мне это казалось совершенно отвратительным – ну как можно так липнуть к кому-то! Конечно, Эмма порой чувствовала, что мать душит ее своей любовью, и на время сбегала от нее, чтобы поиграть со мной в закоулках нашего дома, однако она нуждалась в матери эмоционально и физически, ради поддержки и компании. Как и наша мать, она отличалась повышенной тревожностью и в присутствии чужих людей испытывала беспокойство и неуверенность. В незнакомых местах малышка Эмма пряталась за материнские ноги, робко выглядывая между ними. Дома она повсюду ходила за матерью хвостиком и рвалась помогать ей – на кухне, с уборкой, во всем, за что бы та ни взялась. По вечерам она требовала, чтобы ее обнимали, читали ей, купали перед сном. Эмма нуждалась в матери, а мать нуждалась в том, чтобы в ней нуждались.

Но когда Эмме по-настоящему понадобилась мать – когда ей действительно стали нужны поддержка, любовь и сила, – она ничего этого не получила. Ее якорь сорвался, поскольку мать страшно растерялась, смущенная самой природой этой потребности. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что она просто испугалась. Она никогда не была наивной и наверняка понимала всю сложность возникшей проблемы. Вдруг ее вообще невозможно решить? Поэтому мать предпочла игнорировать ситуацию, делая вид, что с дочерью ничего особенного не происходит, и без вопросов отправляя нетронутую еду в мусорное ведро, а неиспользованные столовые приборы в мойку.

Потребность Эммы становилась все более острой, а защитная реакция матери – все более изощренной, пока наконец злость и замкнутость Эммы, а также страх матери за ее будущее не достигли таких масштабов, что пути назад уже не было. Эмма так никогда и не простила ее до конца. Она уехала из дома, как только почувствовала себя немного лучше.

Я думала, что Эмма винит мать в своей болезни: не в том, как она началась, но в том, как она развивалась. Я думала, что их связь разрушилась, что под конец их удерживала вместе не любовь, а кровное родство, та соединяющая их тоненькая ниточка, которую невозможно разорвать. Я ошибалась. Мою мать и сестру связывали иные, более прочные узы. Тогда я просто не понимала этого.

– Джейн, пожалуйста… – повторила Эмма. – Прекрати. Я правда пыталась.

Я ничего не ответила. Хотелось попросить ее задуматься о том, как ее поступки могут отразиться на других людях. Объяснить, что из-за нее я чувствую себя виноватой перед матерью, которая, наверное, считает себя брошенной. Но, увы, Эмма была настолько погружена в собственные переживания, что взглянуть на мир с чужой колокольни было для нее задачей практически невыполнимой.

Вместо этого я стала расспрашивать сестру о ее волонтерских проектах, о ее квартире и о книге про дисфункциональную семью – эту книгу я ей посоветовала, но Эмма, как выяснилось, до сих пор так и не прочитала ее. Потом я приняла душ, переоделась в чистую пижаму, и мы с сестрой весь день провалялись на диване, пересматривая боевики с мужественными героями и смехотворно бестолковыми героинями. Эти диски когда-то принадлежали нашему отцу, и, после того как он ушел от матери, я забрала их себе. Мы с ним смотрели их вместе, он сажал меня к себе на колени, и я, калачиком свернувшись у него под мышкой и положив голову ему на грудь, засыпала в его объятиях, пока мать психовала где-нибудь в другом месте. Эмма, собираясь в тот вечер домой, захватила с собой несколько дисков, объявив их своей собственностью; я знала, что это неправда, но не возражала. Мы с ней не могли говорить и никогда не говорили о таком количестве вещей, что в сравнении с ними это было сущей мелочью. Она ушла, унося диски в своем рюкзаке, а я смотрела на ровную линию стриженых волос над ним, стараясь не опускать взгляд на ее ножки-спички.

Глава одиннадцатая

В понедельник после свадьбы Марни с Чарльзом на две с половиной недели уезжали в свадебное путешествие по Италии. Чарльз спланировал все до мелочей: продумал приблизительный маршрут, купил билеты на самолет, забронировал самые роскошные номера в самых дорогих отелях. Он хотел сделать Марни сюрприз, поэтому все предшествующие месяцы с присущей ему дотошностью изводил всеми мельчайшими подробностями меня. Он взял в прокат машину ее любимого цвета, классический кабриолет со складным верхом. Все выбранные им номера в отелях были с обитой плюшем шикарной мебелью и хрустальными люстрами, хотя сам Чарльз предпочитал лаконичный дизайн. Маршрут был выстроен с таким расчетом, чтобы посетить все признанные гастрономические достопримечательности, места, которые, как полагал молодой муж, доставят его жене удовольствие.

Он терзал меня вопросами вроде: «Как думаешь, кулинарный мастер-класс ее порадует?»

«А про это что скажешь? – спрашивал он, изучая сайт роскошного нового ресторана. – Думаешь, ей понравится такая еда? А вид?»