Седьмая ложь

Я поднялась в ванне, разбрызгивая воду, и приникла к стеклу с матовым узором, прижавшись телом к стене, чтобы его не увидели снаружи. Девочка была совсем маленькая, лет семи-восьми, в одном купальнике. На ее отце были плавательные шорты, еще не успевшие высохнуть, так что от воды отсырел низ футболки – и я вспомнила наш отпуск на взморье в Корнуолле, когда мой отец тоже разгуливал в таком же виде после целого дня, проведенного на пляже. Женщина – мать девочки – шла позади, перекинув через плечо два пляжных полотенца и неся в руке большую плетеную корзину. Девочка снова залилась смехом и в самом прямом смысле согнулась пополам, не в состоянии идти дальше, настолько все ее существо было поглощено этим смехом. Ее отец тоже смеялся – над ней, над ее радостью, над ее бесстрашным звонким смехом. Мне тоже захотелось быть частью этой семьи.

Я натянула халат, взяла из-под раковины фен и вернулась с ним в комнату. Я воткнула его в розетку. Я намеревалась высушить голову, одеться и стать частью этой семьи.

Я не имею в виду в буквальном смысле. Я не собиралась буквально становиться частью этой семьи.

Но я была полна решимости стать частью чего-то большего, чем я сама.

Я прошла по коридору и миновала стойку регистрации. Вышла из лобби и зашагала по узенькой дорожке, по обеим сторонам которой бежали небольшие ручейки. Повсюду горели огни: в пабах, ресторанах, других отелях. Я двинулась к морю, по тропке спустилась по крутому склону на галечный пляж. Какие-то ребятишки, совершенно голые, если не считать накинутых на плечи полотенец, носились вверх-вниз, взбегая по склону и возвращаясь обратно навстречу родителям, которые поднимались медленно, разомлев после целого дня моря, пляжа и игр. Двое мужчин, сдвинув темные очки на макушку, несли пляжные зонтики. Две женщины со стянутыми в тугой хвост волосами и отпечатавшимися изнутри на льняных рубашках влажными треугольничками бикини шагали налегке.

Я попыталась представить себя на месте одной из этих женщин: рюкзачок на спине, дети носятся вокруг, путаясь под ногами, на влажную кожу налип песок, – и мое воображение немедленно нарисовало рядом со мной Джонатана с пестрым пляжным зонтом на плече.

Даже тогда я не видела будущего без него. Это было глупо. Потому что к тому моменту он был мертв дольше, чем мы прожили вместе.

И все равно наше прошлое вспоминалось так живо, будто все это было вчера.

До того как он погиб, я никогда особенно не задумывалась о вдовстве. Хотя, пожалуй, если бы ты спросила моего мнения по этому поводу, я дала бы уверенный и обоснованный ответ. Я потеряла бабушку и деда и хорошо знала ощущение этой привычной тупой боли. Утраты были значительными – они венчали долгую, достойно прожитую жизнь, – и в то же время смерть близких не оставила в моей душе глубокого следа. Это не было трагедией. Они не стали призраками.

А вот Джонатан стал. Без него до сих пор не обходится ни один разговор. Он по-прежнему незримо присутствует со мной за каждым столом. Я – та молодая женщина, у которой погиб муж. Его призрак маячит рядом со мной на свадьбах («а вы знаете, что она была замужем, да, она была замужем, но ее муж погиб») и на похоронах («она несколько лет назад похоронила мужа, вы знали это, да, ее муж погиб»).

Он неизменно присутствует в каждой моей мысли о будущем, в каждой надежде, в каждой мечте.

Он преследует меня повсюду. Всегда.

Глава пятнадцатая

По пути домой я заехала к Эмме. Она жила в маленькой студии на южном берегу Темзы. От метро до ее дома было двадцать минут пешком, а от ближайшей остановки автобуса – минут десять, причем часть пути пролегала через неосвещенную автостоянку. Я подкидывала ей деньжат, не так уж много, конечно, но, несмотря на мой скромный вклад и нерегулярные переводы со счета нашей матери, ничего более приличного позволить себе Эмма не могла.

С тех пор как она съехала из родительского дома, мы с ней сблизились еще больше. Вдали от нашей матери – та вечно влезала во все наши совместные дела – мы обнаружили, что нам нравится общество друг друга. Эмма была неожиданно честной, какой может быть только сестра. И я думаю – надеюсь, что это не прозвучит мелочно, – ощущение, что я нужна ей, поднимало меня в собственных глазах.

В последнее время Эмма перебивалась случайными заработками. Раньше она трудилась редактором на фрилансе, и какое-то время работы у нее было просто невпроворот: рукописи громоздились прямо на линолеумном полу, она сидела ночами, чтобы успеть сдать все к сроку, и всегда была нарасхват. Дотошная и внимательная, она никогда не боялась вскрыть какую-то проблему, задать неудобный вопрос. Но потом она выдохлась и начала зависать над каждым текстом, не в состоянии ничего решить, боясь, что своими правками может нарушить авторский ритм, и в итоге так безбожно затягивала сроки, что в конце концов ей перестали давать новые заказы. С тех пор бо́льшую часть своего времени она помогала в местных благотворительных организациях. Но денег за это не платили.