Я надеялась, что Чарльз будет еще на работе и я смогу поговорить с Марни с глазу на глаз, объяснить ей ситуацию так, как она виделась мне. Я знала, что смогу донести до нее свою точку зрения.
В лифте было пусто, и, поднимаясь, я внимательно разглядывала свое лицо в зеркальной стене. Думаю, я всегда знала, что Марни предназначена для такой жизни – с паркетными полами, хрустальными люстрами, консьержами и зеркальными лифтами, в которых зеркала неизменно были безукоризненно чистыми, без единого развода или отпечатка.
Я подошла к их квартире и нажала кнопку звонка, но мне никто не открыл. Лампочка над дверью перегорела, и я была окутана сумраком, стоя в серой тени посреди золотистой дымки, которую излучали справа и слева светильники над соседними дверями. Это было очень красиво, темень среди света, – красиво и немного пугающе. Я потопталась перед дверью, потом, выждав минутку для приличия, позвонила во второй раз, задержав палец на кнопке.
И снова никто не открыл.
Я приложила ухо к двери раз-другой, пытаясь различить голос Марни, или радио, или шум машин, проезжающих под открытым балконом. Но единственное, что мне удалось услышать, – это шорох собственной кожи, которая терлась о массивную деревянную дверь. Я отодвинулась и огляделась по сторонам. В коридоре никого не было: ни жильцов, ни гостей.
Я принялась рыться в сумке. Я точно помнила, что он там. Я очень давно им не пользовалась – не возникало необходимости, – но решила, что когда-нибудь он может пригодиться, и оставила у себя. Он – ключ – обнаружился на дне небольшого кармашка, вшитого в подкладку моей сумки, потайного отделения, где я держала обезболивающее, тампоны и тюбики губной помады.
Я замерла, прислушиваясь, и вставила ключ в замочную скважину. Потом убрала руку и снова завертела головой, желая убедиться, что за мной никто не наблюдает. Но я по-прежнему была в коридоре одна.
Поверь, я не собиралась делать ничего дурного. Тогда я не предполагала, к чему все это приведет. Откуда мне было знать? Я вообще не забегала в своих мыслях далеко вперед, когда вспомнила, что у меня должен быть ключ, а потом нашла его.
Хотела бы я сказать, что собиралась занести цветы или, может, оставить красивую открытку со словами примирения. Не хуже было бы уверять, что я решила приготовить им на ужин нечто совершенно особенное.
Но все это была бы ложь – ложь того рода, относительно которой я уже предостерегала тебя, ложь настолько притягательная, что тебя самого так и подмывает в нее поверить.
У меня не было никаких оснований полагать, что не более чем через десять минут Чарльз будет мертв.
Я вошла в квартиру. Наверное, я планировала – и сейчас мне очень важно, чтобы ты знала это, чтобы ты понимала мои намерения, – быстренько осмотреть первый этаж, потом второй, после чего вернуться обратно в коридор и подождать возвращения хозяев. Я не собиралась ничего ни трогать, ни брать, ни задерживаться в квартире надолго.
И уж определенно я не планировала никого убивать.
Я хотела заскочить в кухню. Заглянуть в холодильник. Это позволило бы понять, была я все еще желанной гостьей в этом доме или нет. Если в ящике для зелени нашлась бы клубника, значит Марни ждала меня. А если в морозильнике обнаружилась бы невскрытая упаковка мороженого, то она определенно была на моей стороне. Мороженое она покупала только для меня. Тогда я могла бы сделать вывод, что ничего еще не кончено, что наша дружба не разрушена до основания, что Марни не хочет меня терять.
На каминной полке в гостиной стояли наши совместные фотографии, а недавно Марни поставила на полочку у подножия лестницы новое фото в серебряной рамке, сделанное на свадьбе. Исчезновение снимков было бы для меня плохим знаком. Кроме того, за эти годы в квартире скопились вещи, подаренные мной: фиолетовый зонтик, который обычно стоял у шкафчиков под лестницей, торшер с розовым, украшенным помпончиками абажуром у письменного стола, часы с кукушкой в ванной на первом этаже.
Наверное, я надеялась увидеть нечто такое, что свидетельствовало бы о перемене, происшедшей в отношениях супругов за эти семь дней. Было бы очень приятно, к примеру, обнаружить, что шкаф Чарльза пуст, что там нет ни его одежды, ни туфель, ни деловых костюмов, а с его прикроватной тумбочки исчезли все журналы, закладки и флешки.
Я рисовала в своем воображении, как Марни придет домой, а я к тому моменту уже успею вернуться в коридор и буду ждать ее там. Я сделаю вид, что ни о чем еще не подозреваю, что у меня нет никаких оснований считать, что она предпочла ему меня. И тогда она разрыдается, бросится мне на шею и признается, что всегда чувствовала: он не тот, кто ей нужен, он всегда и во всем хотел ее контролировать, а иногда вел себя слишком холодно, и вообще, какое счастье, что я нашла в себе мужество сказать ей правду!
Но ни подняться на второй этаж, ни заглянуть в шкаф Чарльза мне не довелось. В кухне я тоже не была и морозильник не проверяла. Не смотрела и на каминную полку. До этого дело не дошло.
Глава семнадцатая