Седьмая ложь

До того момента я еще надеялась, что изложенная Валери версия событий быстро забудется, уступив место слухам, новостям и другим выдумкам. Но теперь, после второй публикации, я не была уже в этом уверена. Я не знала, как далеко готова зайти Валери в поисках правды.

Меня так и подмывало отправить ей сообщение, вступить с ней в конфронтацию, донести до нее, что ее поведение просто неприемлемо. Но я понимала, что нельзя провоцировать ее: есть риск, что она лишь еще больше укрепится в своей решимости не отступать.

Я набрала полную грудь воздуха. Я знала, что нам следовало делать. Надо хранить молчание и нигде не светиться, пусть вера в несчастный случай укрепится за следующие несколько недель, пока не превратится в единственное объяснение, единственно возможную правду, пока смерть от падения с лестницы не станет неопровержимой.

И в тот момент я была так сосредоточена на том, чтобы исправить ситуацию с Валери, что не заметила, как под носом у меня назревает другая проблема.

Марни всегда была одной из самых сообразительных, умных и энергичных людей среди всех, кого я знала, и ни горе, ни слезы, ни хаос ничего этого не изменили. У нее всегда была поразительная способность, связанная, думаю, с ее творческой натурой, – превращать расплывчатые идеи в нечто оформленное, складывать головоломку из разрозненных кусочков. И я внезапно поняла, что она сейчас занята именно этим.

– Зачем я только вообще с ней связалась, – продолжала Марни, и ее тон менялся с каждым словом. – Могла бы сообразить, что ей нельзя доверять. Вечно я думаю о людях лучше, чем они того заслуживают. Ну почему так?

– Прекрати, – сказала я, опускаясь рядом с ней и взяв ее руку в свои. – Ты только еще больше себя растравляешь. Что сделано, то сделано, без толку теперь заниматься самобичеванием.

– К тому же во всем этом нет вообще никакой логики, – заметила Марни. По щекам у нее тянулись дорожки от слез. – Как, по ее мнению, ты должна была убить Чарльза? То, что она написала в своей первой публикации, было хотя бы теоретически возможно. Я могла сыпануть таблеток ему в кофе. Ну, то есть я этого не делала, однако теоретически могла бы. Но тебя-то даже не было в доме, когда он умер. Ты ничего не слышала. Это просто чушь собачья!

– Марни, хватит, – сказала я. – Оставь уже эту тему.

– Что ты, по ее мнению, сделала? Столкнула его с лестницы и пошла домой? А потом что? Вернулась обратно уже вечером? Да ты даже не знала, что он плохо себя чувствует. Ты должна была думать, что он на работе.

– Вот именно, – пробормотала я, хотя сердце у меня забилось чуть быстрее, а в горле стоял ком. Миндалины, казалось, внезапно распухли и пересохли, перекрывая доступ воздуха в легкие. Ладони, державшие ее руки, стали холодными и липкими.

– И вообще, зачем тебе могло это понадобиться? Ну да, я знаю, вы с ним не были лучшими друзьями, и это еще слабо сказано, а в последнее время все стало еще хуже – я про то ужасное недоразумение, – и все равно это просто бред какой-то!

Ее голос становился все громче и громче, начинал дрожать, и в нем то и дело проскальзывали пронзительные нотки. Она жестикулировала как сумасшедшая, лихорадочно взмахивая руками. На бледных щеках пылали красные пятна гнева.

– Ты бросила его умирать на полу в коридоре. Это она хочет сказать? Пришла, убила его и ушла? А потом? Вернулась обратно несколько часов спустя, чтобы посмотреть, как я его найду? Да эта женщина просто не в своем уме!

Она не могла остановиться, и я тоже не могла ее остановить. Она все сильнее горячилась, перечисляя многочисленные логические нестыковки, причины, по которым все это никак не могло быть правдой и было совершенно невозможно, а я слушала, как она отбрасывает примеры того, как я могла – то есть не могла – умертвить ее мужа. Болтология Валери всколыхнула в голове моей подруги все эти вопросы, и теперь я не знала, как заткнуть этот фонтан. Я пыталась увести Марни от темы, но она упорно гнула свою линию, и мне казалось, что моя грудная клетка стала слишком маленькой для моих легких, они не вмещались в нее и распирали ребра изнутри, и я не знала, хватит ли у меня выдержки не выдать себя, если Марни придет к правильному выводу.

– Мы были безумно влюблены друг в друга. Она на это намекает, да? Ты и я. Поэтому мы взяли и убили твоего мужа. Ну да, разумеется. Вполне логично. А потом я влюбилась в Чарльза. – Сквозь ее гневную речь прорвалось негромкое рыдание. – И тогда ты убила его, чтобы не делить меня с ним? Так, по ее мнению? Да?

Я ожидала, что она и дальше будет возмущаться, высказывать свое недоумение. И это само по себе было бы достаточно пугающе. Но она не стала. Умолкла. И устремила на меня взгляд.

– Так, по ее мнению? – после паузы повторила она дрожащими губами, широко распахнув глаза и решительно вскинув подбородок. – Она ведь на это намекает?

Я покачала головой, изображая возмущение, ужас и отвращение разом. Марни молчала, поэтому я подала реплику, отчаянно пытаясь свернуть этот разговор.

– Представь себе, – произнесла я и, вскинув брови, выдавила из себя смешок. – Нет, ты только себе это представь.