Седьмая печать

— Ты видела, как насторожились наши дамочки, когда профессор представил нового лаборанта, который, доложу тебе, показался мне очень даже милым. И он, пожалуй, на моряка похож, который на бриге под парусами хорошо бы смотрелся — в белой бескозырке романтический образ... ах! ты заметила, он так уверенно держался; другой бы спасовал перед аудиторией молодых дам, среди которых есть очень даже не дурнушки; а ты заметила, какой у него профиль — из тех, что можно римским назвать; с его профиля только монеты чеканить; а ещё у него такие яркие глаза, и выразительные; в них смотришь, и всё-всё становится понятно, о чём он думает...

— О чём же он думает? — потупила взор Надя, и удивилась, обнаружив шевельнувшуюся внутри себя ревность: как это Сонечка всё так подробно в нём рассмотрела — и то, что он милый, и что на моряка похож, и что профиль римский.

— О чём? Да он только на тебя и смотрел. О чём же ещё? Наши барышни напрасно трепетали лепестками и колыхались тычинками...

А тут, откуда ни возьмись, — он сам, тот отважный попутчик из вагона, лаборант Дмитрий Бертолетов. Конечно же, не случайная это была встреча; где-то он поджидал их... её... и Надя с Соней за разговором его приближения не заметили.

Он оказался прямо перед ними, широкоплечий и статный, сильный, и они едва не наскочили на него. Девушки подняли на Бертолетова глаза и увидели открытую добрую улыбку. Сонечка, потрясённая столь внезапным чудесным появлением того, о ком только что говорила, осеклась на полуслове, смутилась, засобиралась в библиотеку, куда отродясь не ходила, так как все нужные книги и медицинские журналы стояли у неё в шкафу.

...Надежда и Бертолетов пошли по переулку к Финляндскому вокзалу, но вокзала они не видели, как не видели и не слышали шумных, суетливых толп уезжающих, приехавших, встречающих, как не видели и не слышали извозчиков, выстроившихся у главного входа в длинный ряд и зазывавших седоков к себе в коляски. Надя и Бертолетов неожиданно оказались на набережной, где строился мост[18], потом они шли по каким-то улицам, не думая о том, куда и как идут (и потому был замысловат, необъясним и неописуем их путь по вечернему городу), а думая друг о друге, о встрече и уж почти что об обретении друг друга. Сначала они молчали, боясь нарушить молчание неуместным словом, но, к удивлению, не тяготились молчанием, раздумывали над тем, что бы значительное сказать. Им было хорошо. Изредка поглядывая друг на друга и ловя взгляды, они дарили друг другу улыбки и радовались им. Он иногда придерживал её под локоть, помогая подняться на высокий край тротуара, помогая переступить через лужицу, и ей была его забота так приятна, что идти возле него ей хотелось бесконечно — до конца улицы, до конца улиц, до конца города, до конца дней; тёплая волна чувства благодарности пробегала у неё в груди. А потом они разговорились, и говорили легко и непринуждённо, как если бы много лет знали друг друга и никакого смущения между ними быть не могло.

Надя спрашивала его о том происшествии в поезде, но Бертолетов никак не мог понять, о чём она его спрашивает. Или делал вид? Может быть, так шутил? Или думал о чём-то более важном? Потом объяснился: это был лишь неприятный случай, и поступок его был не ради геройства, поступок был следствием необходимости, — каждый бы поступил так, имей он револьвер в кармане. А с револьвером — какое уж тут геройство! Значит, нет смысла об этом и говорить. Однако Наде было до жути интересно, и она всё спрашивала: что да как. И Бертолетов сдался... Ему тогда очень не хотелось оставлять вагон. На то были причины, а вернее — одна всего причина; при этом он бросил выразительный взгляд на Надю. Но он в тех обстоятельствах подумал: если грабителей отпустить, они другого поезда дождутся и там начнут грабить. Пришлось на ближайшей остановке сойти. Пока разыскали начальство на станции, пока посылали за полицией, — а вы знаете, как она у нас бывает нерасторопна, — поезд ушёл.

— Всё так неловко вышло тогда, — он покачал головой.

— А по мне, так всё у вас вышло ловко.

— С грабителями — может быть. Но не с вами. Я потерял вас. Я ругал себя после. Ругал за то, что не успел вернуться в вагон. Ругал за то, что не нашёлся, о чём с вами в вагоне заговорить. Впрочем заговорил бы, но вы так сладко дремали, я не хотел мешать, а потом и сам задремал...

Надя засмеялась:

— Я не заметила, как вы вошли. Наверное, ночью. А потом просыпалась и видела только вашу шляпу.

Он же продолжал своё:

— Поезд ушёл, а я стоял на рельсах и смотрел ему вслед. Я надеялся, что мы ещё встретимся. Я уверял себя, что не может быть так: Господь показал мне вас и на веки спрятал. Я почти уверен был, что увижу вас ещё, хотя понятия не имел, куда вы ехали, где вы живете — в Питере или Москве, или в каком-нибудь заштатном городишке. Но я никак не ожидал, что увижу вас так скоро — всего через несколько дней. И за этот случай благодарю все силы Небесные... И уже постараюсь не потерять, — Бертолетов довольно крепко сжал ей руку чуть повыше локтя.