Седьмая печать

 приходом зимних холодов и метелей, с укорочением дня (о, север! едва утро развиднеется, а уж с востока подкрадывается, наползает по руслу Невы вечер) Надя и Бертолетов уже не могли, как прежде, совершать бесконечно долгих прогулок по живописным улицам и набережным. Теперь они, прячась от стужи, больше бывали дома: иногда в келейке у неё, но много чаще — в секретной комнате у него, где им было уютнее и вольнее. Надя обычно сиживала в углу диванчика с какой-нибудь книгой на коленях или с записями лекций, с чашкой чая в руке, а Бертолетов что-нибудь мастерил за своим огромным рабочим столом — для кафедры, в основном. И много, много говорили, спорили.

Как-то Надя, припомнив их первую встречу, завела разговор:

— Всё хочу тебя, Митя, спросить... Тот револьвер, помнишь? Он ещё у тебя?

Бертолетов удивлённо вскинул брови:

— У меня. А зачем тебе?

— Нет, мне он не за чем. Просто любопытно было бы взглянуть. Никогда не видела оружия близко.

Он поднялся из-за стола, подошёл к вешалке, где висел его сюртук, и достал из его бокового кармана револьвер. Откинув барабан, ловко высыпал на ладонь патроны, заглянул в ствол, потом дал револьвер Наде.

Она едва не выронила его:

— Какой тяжёлый! И холодный.

— Держи крепче, двумя руками.

Надежда поворачивала револьвер и так, и эдак, и как все, кто берёт в руки стрелковое оружие впервые, пробовала заглянуть внутрь ствола, как будто бы там можно было что-то увидеть:

— Новенький, — она, поднеся револьвер ближе к лампе, прочитала: — Nagant. Тут ещё что-то... Beige.

— Бельгийский, — важно пояснил Бертолетов. — Ему ещё и года нет. А здесь вот, справа, смотри, шарнирная дверца для заряжания.

— Откуда он у тебя? — вскинула глаза Надя.

Бертолетов чуть не отечески улыбнулся:

— Ты порой задаёшь вопросы, на которые очень трудно ответить, — но потом он продолжил без улыбки: — Один друг подарил. С тех пор я всегда хожу с револьвером. Никогда не знаешь, какой представится случай. Бывает удача сама идёт к тебе...

— Как в тот раз? — вставила Надя.

Но он, кажется, её не услышал:

— ... обидно, если в это время под рукой не будет револьвера, — тут Бертолетов как бы спохватился, и глаза у него загорелись: — Хочешь, научу тебя стрелять?

— Нет, что ты! — испугалась и наотрез отказалась Надя. — Этого не будет никогда... Ни за что!.. Избави Бог от такой напасти...

...Уже на следующий день, а было воскресенье, они с утра поехали на конке от Николаевского вокзала до деревни Мурзинка. Пройдя через деревню под лай собак, они ещё с полверсты шли по накатанному санями просёлку, потом Бертолетов углубился в лес и сразу провалился по пояс в сугроб. Был лёгкий морозец, потрескивали деревья, покаркивали вороны. Кроме деревьев и ворон, всё вокруг было белым-бело. Бертолетов шёл впереди, подминая кусты, пробиваясь через сугробы, протаптывая в них для Надежды узенькую тропку, обивая палкой снег с разлапистых елей. Он весь был в снегу и похож на Деда Мороза. Надя смеялась над ним: кабы ещё бороду да красный нос...

Наконец Бертолетов посчитал, что они достаточно удалились от населённых мест, остановился, огляделся:

— Видишь, Надя, вон тот пень?

Саженях в пяти от них стоял под круглой шапочкой снега большой и, по-видимому, трухлявый пень.

— Вижу пень, — взволнованно кивнула Надя.

Бертолетов расстегнулся, достал из-за пояса револьвер, взвёл курок:

— Вот в этот пень и стреляй. Целься правым глазом.

Надя передала Бертолетову муфточку. Взяла револьвер неуверенной рукой — тяжёлый и холодный, пахнущий смазкой. Посмотрела на пень, подняла револьвер и тут же его опустила:

— Тяжёлый.

— Держи двумя руками. И не бойся, — он стал у неё за спиной и, приобняв, помог ей поднять и направить револьвер. — Представь, что это не пень, а Дантес, и мы будто не в лесу за Мурзинкой, а на Чёрной речке. Целься. Отомсти ему. Это представляется сложным только в первый раз.

Желая вернее отомстить за гибель Поэта, Надя целилась долго и старательно. Сначала она закрыла левый глаз, потом закрыла правый глаз, опять левый. Ствол ходил ходуном. Бертолетов у неё за спиной усмехался.

Наконец Надя закрыла оба глаза:

— Ой, мамочки!.. — она ещё отвернулась и нажала на курок.

Грохнул выстрел. Как будто оживший револьвер едва не вырвался у девушки из рук. Несколько раз, затихая, отозвалось эхо. Перепуганные вороны с громким карканьем сорвались с веток и полетели прочь.

— Н-да, — едко ухмыльнулся Бертолетов. — Отыскать пулю в этом лесу — куда она попала — навряд ли возможно. А Дантес твой уже с секундантами ускакал. Сегодня шампанским упьётся... Попробуй-ка ещё.

Однако Надя вернула ему револьвер:

— Нет, Митя, уволь. Это не моё. Руки дрожат, в ушах звенит и сердце ёкает.

— Хорошо. Тогда теперь я...

Бертолетов выстрелил несколько раз — быстро, зло, метко. Надя видела, что очень не поздоровилось «Дантесу»; одновременно с каждым выстрелом от пня отлетали изрядные куски коры или чёрные щепки. Облачки синего порохового дыма слоились и покачивались в воздухе.

Митя что-то сказал, но Надя не расслышала.

— Что?

Тут она поняла, что стоит, всё ещё крепко зажимая уши руками. Она отняла руки.