Седьмая принцесса (сборник)

Покраснев, надувшись, точно индюшка, инфанта вышла из-за стола и удалилась, задравши нос кверху. Ужинать вовсе не стала и утешать себя не позволила. Поутру сказала, что поедет кататься одна. Я-то видела, что она всё ещё горюет, и собралась было с ней ехать. Только она меня не взяла. Каждое утро, целый месяц кряду, уезжала она куда-то в своей роскошной карете, а куда — неизвестно. Мы и кучера спрашивали, но он признался, что ему велено держать язык за зубами.

И вот однажды, за ужином, когда король и инфанта уселись за стол, на золотом подносе внесли новую булку. Свежая, ароматная, ровно золотистая, с румяной корочкой! Король тут же отрезал кусок и съел, даже без масла, до последней крошки.

— Какой хлеб! Какой вкусный хлеб! Я такой булки в жизни не едал!

Испанская инфанта снова покраснела, но на сей раз — от радости.

— Я сама испекла её, папа. Своими руками! У меня пока ещё выходит не так хорошо, как у жены пекаря, но она говорит, что когда-нибудь я испеку самую лучшую булку во всей Испании.

Король крепко обнял и поцеловал инфанту:

— Я горжусь дочерью, которая печёт такие чудесные булки.

Инфанта стояла гордая, я её такой гордой и не видела прежде.

Зато после, много лет спустя, увидела я мою инфанту гордой пуще прежнего. Она послала за мной, чтоб я её первенца нянчила. Замуж она вышла за французского короля, и мы не виделись с самой свадьбы. Инфанта встретила меня на пороге дворца. Я обняла её и, конечно, спросила:

— Ну что, милая, каков твой младенец?

— Ой, Нянюшка! — воскликнула она радостно. — Я самая гордая женщина на свете. У меня самый-самый лучший сын! Ведь этим можно гордиться, правда?

НЕУЖТО ЛЮДИ ТАК ГЛУПЫ?

— Ты только посмотри! — воскликнула Старая Нянюшка, взяв в руки пару толстых серых чулок. Впрочем, чулки в них угадать было трудно, они скорее напоминали старые лохмотья. — Господи, это даже не дырки, а одна сплошная дыра! Ну, Роли, как тебе не стыдно!

— Вовсе это не Ролины чулки, а мои, — сказал Ронни. — Я их порвал, когда лазил через проволочную изгородь.

— Ну, а эти тогда чьи, скажи на милость? — спросила Нянюшка, вынув из корзинки точно такую же пару и тоже — порванную вдрызг.

— А вот эти мои, — отозвался Роли. — Они порвались, когда я полез на изгородь вслед за Ронни.

Нянюшка укоризненно покачала головой:

— Вас, голубчики, никак не различишь: что лица, что чулки, что повадки — всё едино. Ровно граф Шиньонский да сын старьёвщика.

— А кто они такие? — спросил Ронни. — Ты нянчила сына старьёвщика?

— Конечно, нет. Старьёвщик был так беден, что его сынок сам себя нянчил. И, скажу тебе, славно у него выходило: носил лохмотья, ел хлеб с чесноком да играл с дворняжкой по кличке Жак на берегу реки Луары.

А нянчила я сынка Шиньонского графа, жил он в мрачном замке на холме — как раз над городком, где жили старьёвщик с сыном. У маленького графа, понятное дело, всего было вдосталь, не то что у бедняков: тут тебе и одёжки распрекрасные, и белая булка с куриным бульоном на обед, а играл он с породистым спаниелем но кличке Хьюберт.

Один беден, другой богат, зато в остальном мальчики были похожи как две капли воды. Мы с маленьким графом частенько ходили на реку гулять и встречали там сынка старьёвщика. Мой-то ребёночек разодет, ухожен: и лицом бел, и ручек не замарает, а бедняцкий сын весь в рванье да в грязи. Однако, если б не одежда, их бы никто не различил. Народ только диву давался.

Маленький граф завистливо глядел на бедняцкого сына, тому ведь разрешалось плескаться в речке сколько душе угодно. А лучше реки для купания, чем Луара, во всей Франции не сыщешь: вода, точно мёд, прозрачна, а песок по берегам — чистое золото. Выбегает речка из города и — вдаль, меж песчаных берегов; ивы к самой воде клонятся, цветы пестрят. Но мне было строго-настрого приказано, чтоб, маленький граф не купался и с водой не играл. И я — хочешь не хочешь — подчинилась, хотя жалела моего графёнка несказанно: уж мне ли ее знать, что детскому сердцу любо!

И вот однажды на прогулке графский спаниель Хыоберт подбежал к дворняге Жаку, они потёрлись носами и подружились. Тогда и графёнок с сынком старьёвщика друг другу улыбнулись и сказали: «Привет!» И с тех пор при встрече они всегда друг другу кивали или подмигивали, будто старые друзья. Как-то раз сын старьёвщика поманил графёнка пальцем к речке: иди, мол, сюда, поиграем. Графёнок смотрит на меня просительно, а я головой мотаю. И он, бедный, головой помотал: нельзя, мол, мне. Но рассердился на меня крепко, дулся до самого вечера.

А на следующий день сбежал. В замке поднялся переполох; мы с опекуном и слугами побежали в город — беглеца искать, спрашивали о мальчике всех прохожих и, повстречав старьёвщика, услыхали в ответ:

— Видел-видел. Час назад он с моим сыном на берегу гулял.

Мы бросились к реке, старьёвщик следом, а за ним — ещё полгорода.