Седьмая вода

И кто, интересно, тот счастливый камикадзе, что ухитрился привлечь ее внимание и даже, похоже, добраться до желанного тела за жалкие несколько часов, что она провела в этом, мать его, городе? Она ведь не могла за это время успеть увидится с этим гребаным засранцем Марком? Ведь нет? Но логика подсказывала мне, что город у нас не такой уж большой, намного меньше Ларискиной способности трепаться. Но ведь пять лет назад Василиса оставила его и сбежала, не оглядываясь, отдав мне перед этим нечто совершенно бесценное. Мне — не ему! И хотя я по своему обыкновению тогда все испортил, но неужели спустя пять лет она одумалась, пожалела и решила начать все с ним заново? Нет! Только не Василиса Прекрасная, не прощающая и не дающая второго шанса. Я сжал голову ладонями, стараясь выгнать весь тот бардак, что в ней приключился от одного только присутствия этой чертовки. А ведь еще и суток не прошло! Хватит себя накручивать и выдумывать то, чего нет!

Все эти картинки с Василисой и Марком это просто черно-белые старые фотки из прежней жизни. Я позволяю воспоминаниям занять место реально возможных событий. Весь вечер я провел, думая, как подступить к разговору с этой мисс Айсберг. Блуждая после работы по супермаркету, я чисто машинально выбирал то, что она любила раньше, напрягая память и воскрешая детали. А потом сидел тут и ждал ее час за часом, накручивая себя все больше. На самом-то деле все, что мне от нее нужно — это минут пятнадцать честного разговора, который даст мне ответы на мучающие меня уже пять лет вопросы. Ведь так? По-хорошему то вообще плюнуть и растереть на то, что случилось между нами тогда. Что такого-то? Примитивный акт, повторяющийся миллионы раз с начала времен. Все проходят через это и не страдают и не мучаются никакими вопросами. Почему же меня это никак не отпустит? Почему держит, мешая спать по ночам, не давая просто взять и пойти дальше? Вот у самой-то Василисы с этим, похоже, никакой проблемы нет. Смылась в свою столицу и живет себе с этим лощеным актеришкой. Я даже не выдержал и нашел их совместные фото в сети. Стало еще паршивей. Не нужно было иметь до хрена ума и проницательности, чтобы увидеть близость между ними двумя. Рядом с ним Василиса смотрелась раскованной и даже счастливой, и это точно не игра на камеру. И этот Кирилл смотрел на нее с восхищением и даже обожанием. Еще бы, несмотря на всю свою внешнюю привлекательность, я бы сказал, просто приторную идеальность, придурок явно понимал, что за сокровище ему перепало. Он, небось, не изводил ее придирками много лет подряд и не лажал на каждом шагу. Не портил все, едва открыв рот, даже когда на самом деле хотел все исправить. И ему наверняка не нужно насиловать свой мозг в попытке найти способ показать Василисе Прекрасной, что он работал над собой и стал другим человеком.

Но, черт возьми, он и не жил с этой личной катастрофой через стенку много лет. Не наблюдал, как она из голенастой лягушонки превратилась в девушку, от взгляда на которую воздух в моих легких становился камнем, а кровь в венах — долбаным потоком раскаленного металла. Не чувствовал себя истязаемым каждое утро, ожидая ее появления за общим столом, где она замечала меня даже меньше, чем тарелку своих чертовых хлопьев, да и то, только если я нагло выхватывал их из-под ее хорошенького носика. Не мучился непреходящим стояком, наблюдая за ней украдкой, как вор. Не дрочил раз за разом, представляя, что между нами нет этой проклятой стенки, и это она прикасается к моему телу. Не кончал, трясясь и скрипя зубами, стоя под теплыми струями воды, слушая, как в ее душе за стенкой шумит вода, и воображая, как по обнаженной шелковистой коже бегут капли, как выглядят ее соски, и какой она может быть на вкус, потому как запах я знал в мельчайших нюансах. Я мог натрахаться до изнеможения и буквально приползти домой под утро, тайком пробравшись по балкону, общему для наших комнат, но стоило остановиться перед стеклянной дверью в ее комнату, и я опять начинал ощущать себя тем самым лузером, из греческого мифа, который мы проходили когда-то в школе. Не помню, что он там накосячил, но «добрые» боги наказали его тем, что он мог вечно есть, но никогда не чувствовал насыщения. Что-то типа того. Вот и я, облажавшись в самом начале, мог теперь сколько угодно пялиться и исходить слюной, но дотянуться не мог. Но не значит, что не пытался.