Седьмая вода

А я уставилась на прислонившегося к дверной раме Арсения, которого не видела почти целый месяц. Внутри творился какой-то сумбур, чувства абсолютно хаотичны и неподконтрольны, и я совершенно не знала, куда девать свои изголодавшиеся по нему глаза и как унять взбесившееся дыхание. Арсений, улыбаясь во все тридцать два, чмокнул маму в щеку:

— Марина, они нарочно все время прятали тебя от меня! Выглядишь так сногсшибательно, что просто сердце останавливается! — сказал он с такой неподдельной теплотой, какой я, наверное, никогда от него не слышала.

Мама, все еще смеясь, обхватила его лицо ладонями и расцеловала.

— Сенечка, сына ты мой! Как же я скучала! — дрогнувшим голосом сказала она.

Когда же Арсений направился ко мне, будто приросшей задницей к подоконнику, я закусила губу и вообще замерла, как животное, попавшее в ослепляющий свет фар. Видела только его, кажется, бесконечно преодолевающего это расстояние между нами длиной в несколько метров. Арсений встал прямо передо мной и обнял, вроде бы по-родственному, но в тоже время его долгий выдох на грани стона в мои волосы и то, как он вздрогнул, прильнув всем телом, а не едва соприкасаясь, были намного красноречивей, чем любые слова.

— Ну, здравствуй, Васюнь, — прошептал он, опуская рот к моему уху и едва дотронувшись чувствительной кожи за ним, и меня как током прошибло.

Чего я хотела? Повернуть голову, вцепиться в его волосы и целовать, целовать неистово, как одержимая, как сто лет голодавшая. Но в следующий момент во мне что-то дрогнуло. И опять потекли нескончаемым потоком вопросы. Что, если ему этого не нужно? Что, если для наших родных это будет чересчур, и они не примут нашей близости? Что, если все слова долбаной Люси об истинной натуре Арсения правда? Вдруг своим порывом я поставлю его в зависимость, заключу в рамки, из которых он уже не будет знать, как вырваться, чтобы это не задело и не причинило боль всем членам нашей семьи. Одним открытым проявлением чувств я могу вовлечь нас всех в некий хитрый лабиринт переплетенных эмоций, из которого выйти будет совсем не просто. А может… может, я просто тупо струсила, спряталась за собственной логикой от чувств. Не важно, но Арсений это почувствовал сразу, и его прикосновение не продлилось дольше приличного для родственников. Он отступил, не глядя на меня, и пошел к сумкам, как ни в чем не бывало, а я тут же натолкнулась на внимательный мамин взгляд, поверх плеча дяди Максима.

— Ну что, семья? Двинули домой? — не столько спросил, сколько утвердил старший Кринников.

— Двинули! — сияя, поддержала его мама.

ГЛАВА 36

Арсений.

Раньше девчонки вели дневники. Типа такого:

«День первый:

Ах, он посмотрел на меня и в зобу дыханье сперло!»

«День второй:

Обожаемый! Он глянул в мою сторону два раза!»

«День хрен знает какой:

Эта сволочь не смотрит и не подходит, и вообще меня все достало!»

Сейчас, кажется, все эти дневники заменены на блоги в сети, но не в том суть.

Мне, если честно, спустя неделю нашего общения с Василисой после выхода из СИЗО уже тоже было впору заводить такой дневничок, политый слезами и соплями. Ну, или, на крайняк, журнал печальных событий, что ли.

25 мая.

Сегодня, говоря со мной, Васька рассмеялась над какой-то моей бородатой шуткой, и у меня сердце зашлось, как у пацана зеленого, и руки затряслись от желания хоть кончиками пальцев коснуться ее кожи.

28 мая.

Сегодня вечером в беседе она вздохнула так протяжно, очевидно, потягиваясь, что я мгновенно представил Ваську, делающую это на том самом диване, который стал моим постоянным местом ночевки. Словно наяву увидел, как приподнимается ее грудь, и все тело выгибается в этом движении ленивого комфорта. Здравствуй, холодный душ, как же, сука, я тебя люблю!

30 мая.

Рассказывая мне о какой-то вкуснятине, которую пробовала в одном из ресторанов, Василиса издала восхищенный стон, и железобетонный стояк мне был обеспечен на пару часов! И снова приветствую вас, спортзал, боксерская груша и ледяная водичка!