Седьмая жена Есенина

– Ничего я показывать не собираюсь, а выучиться на поэта невозможно, если бы верующим был, сказал бы, что это от Бога. А так… не знаю откуда. Объяснить не могу, но чувствую.

– Диплома нет, но хоть книгу-то можешь показать?

– Нет у меня книги. Сначала цензура зверствовала, точнее трусливые редактора от имени цензуры, теперь – рынок. За издание самому приходится платить. Вот поеду назад, зайду в городе в типографию, узнаю условия.

– Так это и Вовчик может книгу напечатать, если денег украдет где-нибудь.

Вовчик, напуганный нарастающим напряжением в разговоре, обрадовался шутке и засмеялся.

– Запросто могу.

– Вовчик стихов не пишет. А если у него появятся деньги, он их скорее всего с девками прогуляет.

– Правильно, братан, толкуешь! И вообще, кончайте пустой базар, давайте лучше выпьем.

Борис, конечно, выпил, хотя водка его уже не интересовала, с ней можно будет разобраться и попозже, никуда она не денется. Теперь его больше всего беспокоил рыхленький мужичонка, сидящий напротив и не желающий смотреть ему в глаза. Не привык он к подобному отношению.

– Если диплома нет и книги нет, значит, сам себя поэтом назначил?

Поэт не ответил. Сидел, съежившись, и, опустив голову, рассматривал узор на вытертой клеенке.

– А кто ты, собственно, такой, чтобы ставить себя выше нас?

– Почему выше. Точнее, наверное, сказать – в стороне.

– Сторонний наблюдатель, значит. Подсматриваешь за нами, как за подопытными кроликами.

– Зачем? Поэту достаточно своего мира, пусть даже и очень маленького.

– Ишь ты как выкрутился. Тогда читани хоть что-нибудь, не думай, что мы такие темные, мы даже Гумилева от Маяковского отличить смогем.

– Мне Гумилев не нравится, очень уж бутафорский он, впрочем, и Маяковский – тоже.

– Вовчик, ты посмотри, какой у тебя родственник, ему Гумилев не нравится, чекистами расстрелянный.

– Они расстреляли не только Гумилева, но стихи здесь ни при чем. Стихи-то по духу вполне чекистские.

Ему захотелось крикнуть: «Да кто ты такой, чтобы рассуждать о Гумилеве?» – но вспомнил, что собирался заночевать в этом доме, сдержался и сказал:

– Лихо загнул мужик. Тогда уж читани свое, покажи товар лицом.

– Нет у меня сегодня настроения читать. И вообще, шли бы вы, ребята, домой. Спасибо, что навестили, только, честное слово, одному хочется посидеть.

Такого поворота он не ждал. Гонят, значит. Снова на мороз. Или еще хуже – к постылой бабенке. Его – сильного, ловкого, умного – выставляют за порог. И кто? Никчемный мужик, возомнивший себя поэтом. До скрежета зубовного захотелось сказать на прощание пару ласковых, да как-то не подворачивалось ничего подходящего. Взял со стола бутылку. Вовчик с готовностью подставил свою стопку. Он даже потянулся, чтобы налить ему, но заметил, что поэт вроде как с усмешкой наблюдает за ним исподлобья, или просто рожа у него такая ухмылистая. Вовчик тянул к нему стопку, а он, неожиданно для себя, перекинул бутылку в другую руку и наотмашь ударил поэта по голове. Потом, уже лежачего, бил ногами, чувствуя, что каждый новый удар становится сильнее.

– А ты что стоишь! – заорал он на Вовчика. – Бей его, гниду, он же презирает нас!

Перепуганный братан схватился за куртку и стал натягивать ее через голову, но ослушаться не посмел, изобразил что-то вроде пинка, но попал по ножке стола. И остановился с поджатой ногой и курткой на голове. Борис захохотал. И тут же нахлынула апатия. Так же неожиданно, как перед этим подкатило бешенство. Не глядя на лежащего на полу, он сел, устало вытянув ноги и налил себе водки. Выпил и впервые за день почувствовал, что на душе у него легко и спокойно.

Поэт С.

1

Жидкая, неутепленная дверь хорошо пропускала звук, но он несколько раз переспросил, а они – повторили, что пришли из домоуправления.

– Леонид Валерьевич?

– Предположим.

– А почему такой испуганный вид? Спали?

– От работы отвлекли.

– А звоночек у вас как набат. Не жалеете свою нервную систему.

– Наш, отечественный.

– А что это вы так презрительно об Отечестве? Нехорошо. Критиковать все мастера, а пальцем пошевелить ради собственного блага – лень. Наклейте изоленту на колокол, и звонок сбавит норов. Информация, кстати, печаталась в газете под рубрикой «Полезные советы». Или вы считаете, что от советов никакой пользы?

– Я не читаю газет.

– Странно. Сами пишете, а не читаете. Очень странно.

– Чем, собственно, обязан? У меня, извините, работы много.

– Побеседовать необходимо.

– О чем мы можем беседовать?

– Не через порог же. Не по-христиански как-то. Может, пустите в комнату, на кухню мы не рвемся – знаем, что интеллигентские кухни только для избранной публики.

Не дожидаясь приглашения, они прошли в комнату и заняли оба кресла, оставив хозяина стоять, уселись, закинув ногу на ногу, и примолкли, как бы предоставляя возможность рассмотреть себя. Молодые, улыбчивые, в одинаковых кожаных пиджаках и джинсах с белыми проплешинами, но без босяцких заплат и бахромы.

– Значит, от работы отвлекли?