Седьмая жена Есенина

«Никаких вторых экземпляров и прочих ксероксов. Ты бы еще Гоголя или Козьму Пруткова порекомендовал. Мне нужен Фурманов. А еще лучше – целая рота Фурмановых!»

Особист был серьезным аналитиком, но причину генеральского гнева понять не смог, выстроить в осмысленный ряд Пелевина, Гоголя и Козьму Пруткова тоже не получилось. Шестым чувством, подозревая, что начальство порет горячку, но находясь в предпенсионном возрасте, он все-таки поспешил выполнять приказ.

Через неделю рота стояла на плацу. Генерал прошелся перед строем и понял, что погорячился, не учел суворовское правило – брать не числом, а умением – и приказал выйти добровольцам. Рота сделала два шага вперед. Торопливо и поголовно. Озадаченный генерал гаркнул: «Смирно!» – и пошел думать.

Битый час просидел, потом вызвал особиста и приказал отобрать двух человек из «головы» шеренги и пятерых – из «хвоста». Сформированное отделение велено было поставить на довольствие, обмундировать и, не жалея бумаги, снабдить канцелярскими принадлежностями.

Фурмановы дружно облачились в новую форму и щеголяли в ней даже за пределами части. Генерал сначала подумал, что они берегут гражданскую одежду, но, присмотревшись, понял, что любовь к мундиру с погонами неподдельна. Более того, новое отделение без какого-либо принуждения или необходимости активно включилось в жизнь дивизии. Генерал расценил это как желание досконально изучить материал и был очень растроган, поскольку ожидал от расхлябанной интеллигенции чего угодно, только не дисциплины.

Вскоре ему доверили командовать очень большим округом. Получив повышение, боевой генерал не забыл и проверенных соратников. Самых преданных привел за собой и уже на новом месте отметил: кого – звездочкой на погоны, кого – должностью, кого – медалькой. Старался никого не забыть. Когда раздаются награды, всегда находятся недовольные, это – естественно. Однако генерал крайне удивился, обнаружив среди якобы обделенных людей из нового спецпризыва. Он полагал, что писателей волнует только литературный успех. Оказалось, что ничто офицерское Фурмановым не чуждо. Тоже начали намекать, дескать, неплохо бы… Не гуртом заявились. Поодиночке подкрадывались, выждав момент, стараясь угадать под настроение. Кто слезу подпускал, а кто и по-солдатски, напрямик – надо, мол… А куда генералу деваться? Отказывать он умел. Но людишки-то призваны, чтобы портрет его создавать. А портрет должен быть красивым. Генерал все-таки, а не бухгалтер какой-нибудь. Да и с какой стати казенные деньги жалеть, все равно интенданты разворуют. И посыпался золотой дождь: звездочка на погоны нужна – нет проблем; должностишка – пожалуйста; книгу стишков издать – да запросто, тащите все, что нацарапали, пользуйтесь пока я добрый, пока на коне. И Фурмановы пользовались. Справедливости ради надо заметить, что авансы генеральские принимали не просто с благодарностью, но с явным желанием отработать их. Мало того, что не отказывались ни от каких поручений, сами напрашивались, и не только покомиссарить, это естественно, они и строевых командиров готовы были подменить.

Когда мастер с готовностью бросается исполнять чужую работу, значит одно из двух: или свое дело забуксовало, или никакой он не мастер.

Генерал догадывался, что нарисовать яркий портрет – занятие не простое. Он даже помогать им старался. Рискуя жизнью, вытащил из ледяной воды тонущую девушку. Обматерил в теледебатах обнаглевшего журналиста. За десять минут до прибытия штабной комиссии улетел на охоту и возвратился перед их отъездом, извинился, что припоздал, техника, мол, подвела, и подарил всем по зайцу. Потом все гадали: случайно так получилось или подарок с намеком. Не обошлось и без марьяжных интересов. Какой же гусар без волокитства? Певичка столичная гастролировала. Генерал пригласил ее охотничьи угодья посмотреть. Полетели на два часа, а возвратились через двое суток, опять техника подвела. А какими заковыристыми афоризмами сыпал налево и направо – не только на биографический роман, но и на драматическую поэму с избытком хватило бы.