Седьмая жертва

Он проводит прямо-таки невероятное количество времени с каждой погибшей. Сначала он вспарывает им животы, затем разукрашивает их в соответствии со своими извращенными представлениями о том, как должна выглядеть женщина, заставляя их выглядеть уродливыми, почти отталкивающими. После этого он берет их кровь и начинает рисовать на стенах. Причем в весьма определенной манере. У него, несомненно, наличествует талант художника, но он носит абстрактный характер. Никто из тех, кому я показывал фотографии, не смог сказать ничего конкретного о форме и содержании его рисунков. И, несмотря на некий общий «внутренний порядок», все-таки они разнятся от одного места преступления к другому. Итак, чтобы он ни рисовал, это последовательная и логически цельная картина, и это подсказывает мне, что она – отнюдь не порождение безумной и буйной фантазии. Собственно, сам акт рисования на стене может быть таковым, но вот что именно он рисует… этого понять не смог никто. – Рудник взял со стола свой гелевый мячик и принялся сжимать его в ладони. – Подводя итог, можно с уверенностью утверждать, что ваш парень вполне вписывается в представление о том, чего следует ожидать от преступника такого типа. Характерными его чертами являются доминирование, месть, жестокость, сила, власть, контроль, унижение… Все они здесь присутствуют.

Карен несколько секунд обдумывала услышанное, потом согласно кивнула.

– Большое спасибо за помощь, Уэйн. Береги рассудок!

Лицо Рудника просветлело, губы изогнулись в озорной усмешке.

– Да уж, это не так легко, как кажется. Иногда мне приходит в голову, что нас похоронили здесь не просто так, что тому имелась веская причина. Типа устройства тайного прибежища для умалишенных. Вроде того, что все мы здесь – заключенные, но, говоря нам, что мы работаем на ФБР, они подавляют наши смертоубийственные инстинкты.

– Угу. Ладно, Уэйн, береги себя. Еще раз спасибо!

И Карен направилась к выходу. Робби поспешил за ней. Когда за ними щелкнула, закрываясь, дверь, он спросил:

– Береги рассудок? Такое пожелание означает, что он изначально пребывал в здравом уме.

Карен задумчиво кивнула.

– Пожалуй, ты прав. Здесь, внизу, подобное предположение иногда кажется притянутым за уши.

Когда двери лифта распахнулись в главном вестибюле Академия, Карен вручила Робби ключи и попросила подождать ее в машине. Она сказала, что забыла спросить кое-что относительно одного из своих прежних дел, и сбежала вниз. Она появилась в дверях кабинета Рудника пару минут спустя, и перед нею снова предстал лохматый аналитик, вольготно развалившийся в кресле и подбрасывающий к потолку наполненный гелем мячик.

Карен кашлянула, и мячик, выскользнув у него из пальцев, покатился по полу.

Рудник поднял на нее взгляд.

– Это что, дежа вю, или ты вернулась, потому что тебе что-то от меня нужно?

– Да, я вернулась, – сказала Карен.

– Тебе нравится, как я говорю по-французски? Этот народ чванлив и высокомерен, но слова прямо-таки скатываются с языка, без малейших затруднений.

Карен вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

Рудник выпрямился в кресле.

– Ого! Это серьезно. Ты или собираешься взяться за меня прямо здесь, или хочешь избежать лишних ушей.

– Мне нужен твой совет, – призналась Карен.

– Охотно. Правда, я не практикую психологию уже которую сотню лет, но для тебя…

– Я серьезно, Уэйн.

– Хорошо. Поговорим серьезно. Итак, что тебе нужно?

Карен посмотрела себе под ноги, затем подняла голову, обвела взглядом кабинет, стены, приборы, избегая при этом смотреть на Рудника.

В конце концов он не выдержал и сказал:

– Знаешь, твой язык тела позволяет предположить, что тебе не доставляет удовольствия то, о чем ты собираешься спросить меня.

Карен кивнула и взглянула ему в глаза.

– Мне снятся сны. Очень странные сны. – И она вкратце пересказала ему содержание своих ночных кошмаров, оставив, впрочем, самое страшное на потом. – И тогда убийца садится женщине на грудь, взмахивает ножом и втыкает его ей в глазницы, а потом поднимает голову и смотрит в зеркало.

Рудник задумчиво кивнул головой. Он был весь внимание, сидел на краешке кресла и не пропускал ни слова.

– И тогда ты видишь в зеркале собственное отражение.

Карен почувствовала, как вздрогнула и помимо воли шагнула вперед.

– Да. Откуда ты знаешь?

– Потому что, моя дорогая, ты смотришь на изуродованные и обезображенные тела дни и ночи напролет. Ты проживаешь каждое серийное убийство. И такой ритм жизни не может не оказывать на тебя влияния, даже когда ты отключаешь мозг и ложишься спать.

– Но раньше мне никогда не снилось ничего подобного.

– Слушай, не морочь мне голову ничего не значащими подробностями.

Карен вздохнула.

– А я-то надеялась, что ты сможешь мне помочь.

– Послушай, Карен, ты что, боишься, что можешь оказаться убийцей?

Она с трудом рассмеялась.

– Конечно, нет. – И снова неуверенно хихикнула. – Да. То есть я не знаю. Но ведь я не могу им оказаться, верно?