Седьмая жертва

– Повторяющаяся природа его действий, – пояснила Карен. – И то количество времени, которое он проводит над трупами. Это превратилось у него в навязчивую потребность, выродилось в крайность. Стремление к совершенству. Жертва для него – средство художественного выражения, а само место преступления – холст.

– А как же быть с медальоном? – задал вопрос Робби. – Как он вписывается в эту картину?

– Я приказал разослать фотографии медальона всем местным торговцам ювелирными изделиями. На тот случай, если кто-нибудь узнает или само украшение, или характерный стиль его разработки и изготовления, – сообщил Бледсоу. – Может быть, нам повезет и кто-нибудь вспомнит, где видел его или что-нибудь подобное раньше.

– А что говорит муж Линвуд?

– Мы переслали ему фотографию медальона по факсу. Он клянется, что никогда не видел его. Я отправил к нему полицейского с цветным снимком, чтобы исключить возможность ошибки.

– Если хотите знать мое мнение, все это чертовски странно, – заявил Синклер.

Манетт с вызовом посмотрела на него.

– Можно подумать, хоть что-нибудь в этом проклятом деле выглядит нормальным!

Синклер, признавая ее правоту, лишь пожал в ответ плечами. Бледсоу собрал снимки и протянул их Манетт.

– Приколи их к стене, будь добра, – попросил он и, обращаясь к Синклеру, поинтересовался: – Что там у нас по линии крови?

– В данный момент мы составляем базу данных. Один парень в моей конторе сейчас проверяет все, что мы раскопали. Несколько попаданий в инфицированных белых мужчин кавказской национальности, причем в подходящем возрастном диапазоне. Мы сужаем список. Уже вычеркнули из него одного умершего, еще одного, которому сделали двойную ампутацию из-за диабета, потом одного подозреваемого, которого перевели в хоспис,[48] у него последняя стадия СПИДа. Оставшихся семерых кандидатов мы проверяем. Пока никаких видимых связей ни с одной из наших жертв, но впереди еще много работы. И чуть больше половины лабораторий и клиник пока не прислали свои отчеты.

– У меня готов список художников, – сообщил Робби. – А также столяров, гончаров, скульпторов, стеклодувов, художников-графиков и дизайнеров интерьера. По последним подсчетам, в списке числится три тысячи сто фамилий.

– Я же тебя предупреждал, – заметил Бледсоу.

– Может, все не так плохо, как выглядит. Следующим шагом логично представляется их перекрестная проверка. Как только мы начнем вводить все параметры поиска, число подозреваемых должно неизбежно – и существенно! – уменьшиться до разумных пределов.

– Когда можно рассчитывать на окончательную сверку? – спросил Бледсоу.

Робби поднял глаза к потолку, прикидывая варианты и производя мысленные подсчеты.

– Скажем, через три-четыре дня. Если к завтрашнему утру у меня будут все списки.

Со всех сторон послышались стоны, и Бледсоу поднял руки, призывая всех успокоиться.

– Эй, не забывайте: чем дольше мы станем разрабатывать подозреваемых, тем дольше этот мерзавец будет гулять на свободе. И тем больше женщин подвергнутся опасности. А мне не нравится подсчитывать трупы. И еще меня бесит, что пока мы так и не нашли никого, кого можно хотя бы допросить.

Зазвонил телефон, и Бледсоу отошел в сторону, чтобы ответить на вызов. Он кивнул Карен и перебросил ей трубку. Звонила офис-менеджер дома престарелых, последнего в ее списке. Карен видела фотографии заведения и окружающего ландшафта на веб-сайте лечебницы, но времени съездить туда и взглянуть на все самой у нее еще не было. Звонившая заверила ее, что «Серебряные луга» – одно из лучших учреждений подобного рода в штате и что она «непременно должна приехать и убедиться во всем своими глазами». Карен пообещала и повесила трубку.

Она не стала говорить администратору о том, что единственная оставшаяся в ее списке лечебница не подходит матери и что «Серебряные луга» были последней надеждой. Карен стояла в кухне, думая о матери, и вдруг ясно поняла, что Эмма теряет остатки разума, что дом, где прошло ее детство, будет вот-вот продан, что ее биологическая мать мертва… Рвались последние связи с прошлым, и оно отдалялось, грозя исчезнуть под грузом прошедших лет и обстоятельств.

Карен вернулась в зал заседаний оперативного штаба, откуда уже разошлись все детективы, за исключением Робби, который сидел на краю стола и ждал ее.

Он спрыгнул на пол и подошел к ней.

– Все нормально?

Карен кивнула, понимая, что лицо выдает ее.

– Приближаясь к среднему возрасту, я, похоже, понемногу теряю способность справляться с проблемами, которые на меня наваливаются.

– Твоя мать?

– Мы словно поменялись ролями. В некотором смысле она теперь похожа на ребенка, а я, соответственно, – на родительницу. Та поездка к ней стала холодным душем для меня. Во мне проснулись кое-какие прежние воспоминания, и я стала думать и сопоставлять. – Она потерла лоб. – Мне предстоит разобрать оставшиеся после матери вещи, и это будет нелегкой задачей я чувствую. Кто знает, что еще я найду? Вроде того фотоальбома! Робби привалился плечом к стене.