Седьмое небо

Действо, меж тем, было почти готово начаться. Помост собрали загодя, с вечера. Мягкое кресло для Льва 16, заваленное подушками, установили. Битый час никогда скорым не бывает, не мудрено и зад отсидеть. Последней внесли и установили в центре помоста скамью подсудимых. Скамья была старой, работы знатной – топорной, сделанной давным-давно безвестным мастером из мореного дуба. Каждая завитушка декора резной спинки была вырезана искусно, на совесть. Льву скамья досталась по наследству от предков. Чьи только зады не полировали ее за прошедшие десятилетия: двоеженцы, фальшивомонетчики, рукоблудники, сластолюбцы, промышлявшие кражей сладостей для насыщения собственной утробы, посусейники и поамбарники, выносившие последнее из сусеков и амбаров соответственно, лизоблюды, что чужие тарелки по трактирам облизывают наперед хозяина, конокрады и послушники, то есть те, у кого своего ума нет, вот и живут чужими советами, часто дурными, и прочего люда тьма-тьмущая. Цвет нации, сливки общества.

Наконец появился правитель, обвел все вокруг довольным взглядом, угнездился в кресле и махнул рукой, введите, мол, первого обвиняемого.

Наши путешественники к тому моменту, следуя плану, рассредоточились по запруженному народом полю и, пробираясь сквозь толпу, пристально вглядывались в лица людей. Задача была не из легких – отыскать в толпе сгинувшего за стеной резиденции правителя с заветным коробом вранья поваренка. Нашедший должен был поднять вверх палку с загодя привязанной красной тряпицей и махать, покуда остальные не соберутся.

Судилище в Битый час напоминало театральное представление, местами трагедию, а местами комедию.

Наделенный немалым актерским дарованием городской обвинитель дождался, пока на скамью подсудимых усадят первого обвиняемого – тощего, опасливо озирающегося юнца, набрал воздуха в легкие и провозгласил: «Горожанин по прозванию Карп Отмороженный обвиняется в наезде на золотых дел мастера Исаака Голда, в результате которого пострадавший получил переломы трех ребер и уронил лицо в грязь.»

Пострадавший, имевший вид скорбный и болезненный, присутствовал здесь же в первом ряду, удовлетворенно сложив руки на животе.

«Что имеете сказать по существу обвинения?» – обратился обвинитель к юнцу.

Обвиняемый, еще недавно задиристый, точно петух, оказавшись на скамье подсудимых неожиданно сник и красноречие потерял напрочь.

Выждав минуту-другую и не получив ответа, обвинитель удовлетворенно кивнул и громогласно обратился в толпу: «Пострадавший Исаак Голд, прошу подняться на помост и прояснить суть дела.»

Золотых дел мастер засуетился, с помощью многочисленных родственников поднялся по ступеням и стал обличать задиру: «Иду я, значит, из бани. Никого не трогаю. Как вдруг на перекрестке на меня налетает коляска. Новая, лаковая, с блестящими спицами. Толкнула в бок, опрокинула, по грязи проволокла. Новый кусок земляничного мыла я от испуга выронил, а лошадь его растоптала. А этот субъект в рубахе нараспашку и не притормозил даже, знай только, лошадь плеткой охаживал … .»

Льву 16 речь не так уж и сильно пострадавшего золотых дел мастера наскучила, и он хлопнул в ладоши. День, конечно, длинный, но не резиновый. Нечего тратить время на разглагольствования самодовольного ремесленника. Все и так ясно. Глупые юнцы при средствах, творящие глупости всегда были, есть и будут. И наказывать кого-нибудь из них для острастки прочих периодически непременно надобно. Сколько их уже перебывало на скамье подсудимых и не сосчитать.

Обвинитель чутко уловил смену настроения правителя.

«Карп Отмороженный, волею правителя Льва 16 за наезд на прохожего приговаривается к вставлению палок в колеса его коляски. Самому ему отныне дозволяется передвигаться по столице только пешком.»

Народ вокруг помоста довольно захохотал. Покрасневшего от стыда Карпа вытолкали со скамьи подсудимых взашей и усадили нового обвиняемого.

«А ущерб?» – неожиданно обиженно возопил Исаак Голд.

Толпа снова взорвалась хохотом.

Городской обвинитель не растерялся: «В возмещение убытков обвиняемый Карп Отмороженный должен предоставить в полную и безвозмездную собственность пострадавшего золотую цепь со своей шеи длиной до пупа.»

Ровно в этот момент Иван и обнаружил искомого поваренка, стоящего ногами на тиснутой с кухни табуретке (для пущего обзора) и ржущего во все горло над перипетиями судьбы обеспеченного хлыща.

Следующий сиделец на скамье подсудимых в отличии от предыдущего нисколько не тушевался и вину свою признавать отказывался. Хотя вина была весомой – пудовой чугунной чушкой. На помост ее выволокли два дюжих стражника, за которыми гордо задрав нос следовала девица с капризно выпяченной нижней губой. Лев оживился. В сложившейся мизансцене чувствовалась драма сердечная. А это всегда интереснее, чем банальный преступный злой умысел.

«В чем обвиняете сего мужа?» – участливо поинтересовался он у девы.

«Жениться обещал,» – всхлипнула та.

«А-а-а,» – понимающе протянул правитель. Его ожидания оправдывались.