Седьмое небо

— Господи, какой ты… странный, — протянула Маргарита, только сейчас заметив его раны. — Ты собрался? Погостил — и хватит, дорогой. У тебя дом есть, а здесь у людей своя жизнь… Я спешу, поэтому мы сейчас чайку попьем и поедем.

Димка кинул взгляд на Егора, ногой подвинул к себе стул, сел на пороге и сгорбился, как большая собака, которую долго били палкой, а потом бросили умирать.

Егор посмотрел на него и усмехнулся.

Он был рад, нет, он был совершенно счастлив, что у него есть брат, и что самое трудное для них уже позади, и ему так легко решить сейчас все проблемы, которые кажутся Димке чудовищными и неразрешимыми.

— У тебя есть сигареты? — спросил он у Димки, и, очевидно, дед услышал что-то в его тоне, потому что вдруг повернулся от плиты и пристально на него взглянул.

— Есть, — ответил Димка неуверенно и тоже посмотрел ему в глаза.

— Ты куришь?! — вскричала Маргарита с неестественным ужасом в голосе. — Господи, Димка, ты куришь?!

— Дай одну, — попросил Егор.

Димка медленно, преодолевая боль в боку, полез в карман, извлек мятую дешевую пачку и аккуратно положил на стол.

Умирающая собака слабо шевельнула хвостом. Егор закурил, затянулся и посмотрел на сигарету с отвращением.

— Гадость какая, — сказал он.

Все молчали, смотрели на него и ждали.

— Ритуль… — И он снова эффектно затянулся. — Я страшно рад тебя видеть, хотя на будущее хочу попросить: ты предупреждай о своих визитах заранее, ладно?

— Но, Жорка, — заговорила Маргарита растерянно, — я просто хотела побыстрее… Ты сказал, что Димка у тебя, и я решила, что его нужно забрать…

— Я, блин, не чемодан, — неожиданно резко сказал Димка, — меня нельзя забрать. Или сдать. Слышишь?

— Я твоя мать, — объявила Маргарита дрожащим голосом. — Я твоя мать и имею полное право…

— Ритуль, — перебил ее Егор, — Димка поедет с тобой, только если сам этого захочет. Я бы на его месте не поехал. Все мы отлично знаем, как… невыносимо жить с тобой рядом. А здесь дед, я… И места много. И в институт ближе. И все такое. Так что я бы не поехал. И прав ты никаких не имеешь. Будь я нормальный мужик, а не агрегат для делания денег, я бы давно у тебя Димку забрал и сам бы его растил. Или дед бы растил, но я не нормальный мужик, поэтому говорить об этом уже поздно. И все, точка. Считай, что мы все обсудили, все твои слезы, сопли и вопли пережили и теперь спокойно пьем чай.

— Жора!.. — начала Маргарита и тяжело задышала. Глаза у нее, как у первоклассной актрисы по команде режиссера, налились слезами, набухли безупречно накрашенные губы, и она стала похожа на обиженную девочку из песочницы, а не на женщину к шестидесяти годам.

— Стоп! — приказал Егор. — Даже не начинай. Я тебя выставлю, Ритуля. Сейчас у меня нет никакой возможности выслушивать твои концерты. Дед, наливай всем по рюмке чаю, и немедленно начинаем обсуждать картину Гейнсборо, которую написал мой бывший одноклассник Паша Кузнецов. Дед, помнишь Пашу Кузнецова?

Димка засопел от облегчения, зашевелился на стуле и даже сделал попытку положить ногу на ногу. Не смог, встал, взял с подставки чайник, налил в чашки кипятку, чувствуя себя хозяином дома, застеснялся и спрятался за Егора.

— Помню Пашу, — сказал дед чуть дрожащим голосом. — Он и в школе неплохо рисовал. А когда ты его видел?

Маргарита смотрела на всех по очереди. Слезы высохли, и только губы кривились презрительно и жалко.

Она ничего не понимала. Совсем ничего. Димка был обузой, тяжелой и никому не нужной ношей, ошибкой, которую она допустила “по рассеянности”, как она потом объяснила отцу. Когда Егор стал богатым, Маргарита моментально сообразила, что с Димкиной помощью из него можно выкачивать намного больше денег.

“Мальчик растет. Мальчику нужны джинсы, куртки, теннисные ракетки, компьютер и еще много чего.

Неужели ты откажешь собственному брату?!”

Егор давал столько, сколько она просила. И еще, если она просила еще. И сверх того, если она просила сверх того.

“Он просто купил себе мать и брата”, — подвыпив, рассказывала Маргарита знакомым. И утирала вполне натуральные слезы.

Она не могла позволить себе потерять Димку. Она Давно привыкла к шальным деньгам, которые тратила исключительно на себя. Джинсы и куртки по секрету от Егора Димке покупал дед. Если Димка станет жить с братом, значит, денег будет намного меньше. В несколько раз меньше. Во много раз меньше.

Маргарита готова была завыть, как волчица.

Сейчас ей как никогда нужны деньги.

— Дима! — Она перевела умоляющий взгляд на младшего сына. — Что происходит?! Ты не хочешь вернуться домой?

— Не-а, — заявил Димка из-за Егора. — Не хочу. Прости.

— А Пашка знаменитым стал, — сообщил Егор деду. — На той неделе в Манеже выставка открылась. И говорят, Глазунов на него наехал. А это первый признак: раз Глазунов ругает, значит, хороший художник.

— Ну, не стоит быть таким категоричным, — заметил дед и уселся в свое любимое кресло. И нацепил очки. И сложил руки. И посмотрел зорко. — Я ничего не понимаю в живописи, но реализм Глазунова мне ближе, чем самый яркий авангард.