Седьмое небо (СИ)

День был почти бесконечно длинным. На краю подводного утёса колыхались длинные тонкие стебли ламинарии, и солнце, пробивающееся сквозь толщу прозрачной холодной воды, красило их в зелёный и светло-рыжий. Дальше, - там, где дно обрывалось в чёрную глубину, было пустынно, как в полуденном летнем небе, и в этой пустоте где-то далеко, на границе видимости, ходили неясные тёмные тени блювалов.

Революция плавал так, словно родился и вырос в воде, - плоть от плоти океана.

Рой маленьких серебристых килек следовал за ним по пятам, словно влекомый магнитом: стоило ему остановиться и замереть, как и они тоже зависали за ним переливающейся бесчисленными искрами блестящей бесплотной тенью.

Сама Ая боялась глубины. Её страх доставлял Радецкому ни с чем не сравнимое удовольствие: он, как ребёнок, радовался не столько её беспомощности, сколько своему превосходству.

Странно, думала Ая, что он не реализат.

Бенжи.

***

Ежедневные грузовики, привозившие мусор на переработку, были тихие и разноцветные. Практически бесшумно раз в несколько часов они заезжали на задний двор заводика и выгружали там свой остро пахнущий груз в стоящие длинной шеренгой пластиковые зелёные ёмкости - почти так же, как взрослые пингвины выгружают отрыжку в вечно голодные рты своих толстых птенцов.

Приютивший андроида старик по имени Хосе вставал рано, ложился поздно, не имел ни детей, ни родственников и, казалось, и не хотел их иметь. Он никогда не был женат, а почему женщины вызывали у него смешанный с гадливостью трепет, Бенжи так и не понял.

В отличие от Хосе андроид по ночам не спал вообще. В ясные ночи он забирался на полукруглую крышу, ложился навзничь на покатые металлические рёбра ангара и смотрел на чёрное небо, исколотое звёздами.

Он не знал, были ли мысли, бродившие в его голове, человеческими, но ему нравилось думать, что нет. Когда что-то снаружи - образы, звуки, краски - шептало ему о том, что жизнь его пуста и напрасна, он цеплял на это шёпот ярлычок 'спам' и старательно забывал его.

В следующий раз морфы пришли через два дня - вместе с новолунием, и потом так и приходили раз в несколько дней. Неизменно вдвоём - взрослый и худощавый подросток. Хосе так же включал кофеварку, морфы так же пили чёрный дымящийся кофе, смеялись и смешили Хосе, а после демарша титанов уходили чёрными бесплотными тенями. После их ухода обычно обнаруживалось, что рассортированные на заднем дворе по штабелям металл с пластиком, стекло и бумага исчезали, а на их месте появлялись кофе, картошка, соль, орехи и ковыряющиеся в этой роскоши полосатые толстозадые еноты.

Бенжи вписался в этот странный круговорот материи почти как же органично, как жёлтый кленовый лист вписывается в осенний пейзаж. Самому ему нравилось думать, что органичность эта была следствием отсутствия у него психики, как одного из главных человеческих недостатков: он ничего не хотел, никого не ждал, никуда не стремился и сам себе казался выпущенной из кулака синицей.

Так прошёл месяц.

А в самом начале декабря Хосе пропал - внезапно и даже таинственно. Бенжи обнаружил пропажу, можно сказать, случайно. Просто однажды утром, когда он сполз с восходом с покатой крыши ангара, его встретила тишина.

Переживать Бенжи не переживал, искать тоже особенно не искал, он просто встретил три свежеприбывших грузовика и так и остался на заднем дворе с енотами до самого вечера. Вечером, когда пришли морфы, Бенжи заикнулся было про старика, но оба гостя только качали головами и так ничего и не объяснили.

Целую неделю Бенжи прожил на территории заводика в одиночестве и неведении, после чего собрался, в том смысле, что, сидя у розетки, дождался, пока аккумуляторы пискнут 'over', и ушёл вдоль побережья на север.

Внешних задач ему никто не ставил, от внутренних он не так давно отказался сам. Это бесцельное путешествие пешком на север по безлюдному берегу океана рождало в нём странное смутное чувство, которое гнало его, как приближающиеся морозы гонят перелётных птиц - всё дальше и дальше.

Когда заряд его стал заканчиваться, он просто сел у огромного серого валуна и наконец-то впустил в свою голову мысль о том, что при условии того, что Ая за ним не наблюдает, вся эта эскапада с побегом от реальности и отключением батарей рано или поздно превратится в запланированное самоубийство.

Радецкий.

***

Дождило. Радецкий сидел на палубе своего баркаса, и носом у него шла кровь. Он сидел, запрокинув голову со светлыми дредами назад, и капли дождя катились по его лицу, размазывая струйки крови по подбородку.

Из воздуха за его спиной бесшумно материализовался маленький мальчик со светлыми, почти белыми волосами.

- Они говорят, что всё, что у тебя есть, это ты сам, - сказал мальчик, садясь на палубу рядом с Радецким. - Но это не так. На самом деле у тебя есть мир. Есть всё. Ты сам - инструмент для понимания.

- Ты учить меня пришёл? - не опуская задранной головы, поинтересовался Радецкий. - Нет такой необходимости. Не трудись.

- Но ты же плачешь.

- Было бы здорово, если бы кое-кто не лез, куда не следует, - сказал Радецкий.