Седьмой гном

— Я вас не оставлю! — упрямо заявила Сима. — У меня же еще белье не глажено… И пол я протереть хотела.

— Прошу тебя… — Горецкая схватила ее за запястье и сжала его. — Завтра я тебя жду.

В доме было тихо. Пугающе тихо. Только шорох трепещущих от сквозняка занавесок да легкое дыхание Илюши нарушали эту тревожную мрачную тишину. Осторожно, стараясь не разбудить сына, Серафима поднялась с кровати, машинально поправила одеяло и подошла к окну. Ничего не изменилось вокруг — замерев, стояли скованные морозом деревья и тонули в снегу дачные постройки.

Когда на следующий день Сима пришла к Горецкой, на первый взгляд все оставалось прежним. Актриса открыла дверь и сразу же ушла в комнату, откуда доносился звук работающего телевизора. Но как только Сима начала снимать обувь, стало понятно — актриса выходила из дома. Не поверив своим глазам, Серафима взяла сапог Горецкой и заметила под ним грязную лужицу.

— Амалия Яновна, вы куда-то ходили? — спросила Сима, заглядывая в гостиную.

Не отрываясь от просмотра программы, Горецкая указала пальцем за спину. На столе лежал детский песочный набор из ярко-синего пластика с изображением желтого льва. Сима удивленно повертела набор в руках и широко улыбнулась:

— Это что, для Илюши?

— Нет, тебе для уборки, — фыркнула старуха и, облокотившись на поручень кресла, прикрыла ладонью лицо.

Сима смотрела в окно на струящуюся поземку и мысленно прощалась с Горецкой: «Простите меня, Амалия Яновна, что не смогла проводить вас в последний путь… Я очень хотела и обязательно приду потом… потом…»

Глава 22 Макар

Серый автобус с надписью «Ритуал», появившись напротив театра, заставил Макара вздрогнуть и вспомнить о том, зачем он, собственно, здесь находится. Марьяна позвонила кому-то за его спиной и тихо сказала что-то вроде: "Ну где вы ходите, пора!". Затем подошла к Чердынцеву.

— Еще раз примите мои соболезнования, Макар Дмитриевич…

— Марьяна, — резко повернулся к ней Макар, — эта женщина была мне абсолютно чужим человеком. И если бы ваш муж не позвонил, то я бы даже не узнал о ее смерти. Вы можете думать что угодно, но…

— Я ничего такого не думаю, Макар Дмитриевич, — Марьяна дотронулась до его локтя. — Я даже где-то понимаю вас… — она отвела взгляд. — Но сейчас давайте сделаем все правильно?

Чердынцев перевел дыхание и коротко кивнул. Марьяна была права — какой смысл злиться на Горецкую?

Постепенно стали собираться люди. Члены труппы, чьи фотографии висели в вестибюле, и совсем незнакомые Макару люди. Альберт Венедиктович приобнял жену и сделал печальное лицо.

— Ну что же, Макар Дмитриевич, приступим?

Чердынцев развел руками, предоставив Щербинину руководить процессом. Он был так озабочен тем, что же произошло с Симой, что никак не мог отключиться от этих мыслей, и при этом совершенно заледенел от нервного внутреннего холода.

Директор театра — грузный, в возрасте мужчина — сказал короткую речь. Макар не вслушивался в его слова, разглядывая тех, кто стоял вокруг.

— Вам в автобусе, наверное, нужно поехать? — предложил худрук.

Чердынцев поежился и напрягся.

— С другой стороны, в машине теплее, да и подвезти можно кого-нибудь… — продолжил Альберт Венедиктович, поглядывая по сторонам.

— А вы со мной поезжайте, — подхватил Макар. — И Марьяну возьмем.

— Нет-нет, Марьяночке нужно домой. Дети одни. Сами понимаете…

— Конечно.

Жена Щербинина попрощалась с ними минут через пять, негромко уточнив, в каком кафе состоятся поминки. Замерзшими пальцами Макар тут же отстучал смс Ерохину.

На кладбище поехали лишь несколько человек. Макар то и дело смотрел на экран телефона в надежде на звонок или сообщение от следователя.

Двигаясь в сторону кладбища вслед за автобусом, Макар покусывал обветренные губы и совсем не следил за тем, что говорил Щербинин. Очнулся лишь тогда, когда тот, заявил:

— …могла бы! Определенно могла! У нее для этого было все. Как же можно было так наплевательски относиться к своему таланту?

— Простите, я задумался, — сказал Макар, поерзав на сидении. — О чем вы?

— Да про Амалию Яновну, про кого же еще? Сегодня только о ней…

— Угу, — вздохнул Чердынцев.

— Я говорю, могла бы Заслуженной артисткой стать.

— Прям так? И что помешало?

Щербинин поправил ремень безопасности.

— Да, собственно, ничего не мешало. Сама не хотела. У нас ведь в театре как?

— Как?

— Как и везде. Образование приветствуется, но связи частенько играют решающую роль. Талант и характер важны. Коллектив, сами понимаете. Зависть ведь никто не отменял.

— Вы хотите сказать, что ей завидовали? И потому мешали?

— Нет-нет, тут другое… Не знаю, как вам лучше объяснить, — задумался Вершинин. — Горецкая была очень своеобразным человеком. Нелюдимым, подозрительным. Дружбу ни с кем не водила, разве что с Александром Карловичем. Да и то лишь потому, что на сцене играли вместе много лет.

— Я не видел его на прощании.

— Возраст, что вы хотите. Морозно сегодня… да и расстройство это одно — похороны.

— Так что там со званиями и регалиями? — хмыкнул Макар, возвращаясь к разговору о Горецкой.