Седьмой камень

Такова игра под названием “прятки”. И каждый Мастер, воспитанный в Синанджу, знает, что, когда его силы идут на убыль, надо скрыться и устраниться от службы, пока не пройдет этот период.

Но что мог знать Римо? Что он мог помнить? Какие игры белых могли подсказать ему, как поступить? Вспомнит ли он, как его воспитывали в католическом сиротском приюте? Каким играм могла научить Римо римская церковь, чтобы они, эти игры, подготовили мальчика к такому моменту, когда наступит упадок сил?

Откуда ему знать, что ощущение возврата прежних чувств, которые, как он думал, похоронены навсегда — это знак того, что следует спрятаться, отступить в укрытие, точно раненному животному, пока силы не восстановятся вновь?

Такие вопросы задавал себе Мастер Синанджу в городе Дейтоне, штат Огайо. Потому что он знал о возникших у Римо трудностях. Чиун видел их первые признаки, когда сам Римо ничего не замечал. Как ни странно, все беды начинались именно тогда, когда человек безупречно себя чувствовал, ощущая как никогда полное единение разума и тела.

Перед отъездом Римо был счастлив, и Чиун осуждал его за это.

— Что плохого, если я великолепно себя чувствую, папочка? — спросил тогда Римо.

— Ощущение совершенства может оказаться ложным, — ответил ему Чиун.

— Но не тогда, когда знаешь это наверняка.

— Откуда всего опаснее падать?

— Я знаю, что тебя беспокоит, папочка. Я счастлив.

— Почему бы и нет? Тебе передано все учение Синанджу.

— Тогда о чем волноваться?

— Ты не родился на свет в Синанджу.

— И глаза у меня никогда не станут раскосыми, — согласился Римо.

Но дело было не в глазах. Речь шла о детстве, а Чиун не для того отдал столько лет своей жизни, чтобы теперь они оказались напрасно потерянными из-за случайностей рождения. Он знал, что делать. Придется воспользоваться этим американским телефоном. Даже если сам Римо не догадывался об этом, Чиун знал твердо: Римо попал в беду.

Движения Чиуна напоминали плавно переливающийся поток расплавленного стекла: медленные и уверенные, они неизмеримо превосходили своим совершенством порывистые жесты обыкновенного человека. Его длинные ногти показались из длинных рукавов золотистого кимоно и потянулись к черной пластиковой штуковине на столике в гостиничном номере, той самой штуковине с кнопками. Кожа Чиуна напоминала тонкий пергамент, а длинные пряди седых волос закрывали уши. Он выглядел очень старым, древним, как песок времен, но взгляд у него был живым, точно у парящего в высоте охотничьего сокола.

Из складок своего одеяния старый кореец извлек записи-цифры, заставлявшие работать эти штуковины, которые американцы понаставили по всей стране. Телефоны. Он собирался воспользоваться одним из них. Он должен спасти Римо от самого себя.

Чиун даже не пытался постигнуть сущность этого приспособления. Раньше он пробовал несколько раз, но ничего не ощутив и не почувствовав, отказался от попыток. Но теперь только с помощью этой штуковины он мог связаться с императором Смитом, белым, который всегда держался на расстоянии. Чиун искренне верил, что Смит одержим планом захвата страны, каковой план был либо порождением гения, либо сущим безумием.

Римо по наивности убеждал Чиуна, что Смит не намерен брать в свои руки власть над Америкой. Во-первых, Римо пытался доказать, что Смит — никакой не, император. Он просто доктор Харолд В. Смит. Во-вторых, продолжал Римо, они с Чиуном работают на организацию, о которой никому не полагалось знать. Именно благодаря деятельности этой организации правительство могло спокойно работать, а страна — благополучно существовать, так как организация боролась против врагов нации и всего мира не ограничиваясь конституционными рамками.

Римо однажды даже показал Чиуну экземпляр этой Конституции. Чиун согласился, что бумага и вправду выглядит весьма красиво со всеми правами и гарантиями и иными многочисленными способами созидания к вящей Славе граждан.

— И часто вы так молитесь? — поинтересовался Чиун.

— Это не молитва. Это наш общественный договор.

— Римо, я не вижу тут твоей подписи, если, конечно, ты на самом деле не зовешься Джон Хенкок.

— Нет, разумеется, я не Хенкок.

— Тогда, может, Томас Джефферсон? — спросил Чиун.

— Да нет же. Они все давно умерли, — ответил Римо.

— Ну хорошо, если ты не подписывал этого, и император Смит не подписывал, и вообще большинство вашего народа не поставило здесь своих подписей, как же это может быть основным общественным договором?

— Потому что это и есть договор. И он прекрасен. Это основа основ в моей стране, той самой стране, которая платит Синанджу за то, что ты меня обучаешь.

— Они никогда не смогут заплатить мне за то, чему я тебя обучил, — ответил Чиун.

— Ладно, но этой стране служу я. И Смитти. Теперь понимаешь?

— Конечно. Но когда мы заменим теперешнего президента на императора Смита?

— Он вовсе не император. Он служит президенту.

— В таком случае, когда мы уберем противника президента? — снова спросил Чиун, искренне пытаясь разобраться в происходящем.