Седьмой ключ

— Но мы же… — Миша весь покрылся пятнами, желая доказать свою правоту — видно было, что этот мифический клад для него — вопрос жизни и смерти! — Мы же решили, что все вместе будем… Это потом твоя Ветка сбрендила и письма себе забрала.

— Во-первых… — тянула Манюня, наслаждаясь возможностью помучить мальчишку, — письма передали для Веткиной мамы. Так? Именно так! — ответила она на собственный вопрос, с ехидцей глядя на Мишу и растягивая удовольствие. — Во-вторых, Ветка их не сама забрала, ей отнес их Алеша. А значит, он тоже участвует в этом деле и про него забывать нельзя. Так? — уперев руки в боки, допрашивала она растерявшегося мальчишку. — А кроме того, Мишенька, что-то я не пойму, почему ты лезешь во все дела и почему тебе больше всех надо? Мы ни о чем таком не договаривались, чтоб кто-то решал в одиночку. Видишь ли, папочке твоему деньги нужны, вот пусть сам их и роет, сам свой собственный клад ищет. А наш клад — он наш! Понятно тебе? И нечего сюда папочку своего приплетать.

— Ну, я же просто… тебе первой хотел сказать… — совсем потерявшись, пробормотал Миша. — Я же ведь…

— Первой — не первой… — передразнила Манюня, хоть ей и было приятно такое внимание к своей персоне. — Почему ты Борьку сейчас не позвал? Где Алеша? Ну? Что молчишь? Так вот, Мишенька, ты сам себя вывел на чистую воду! И с таким, как ты, дело иметь противно… Обнимайся и целуйся со своим папочкой, а я пошла! — и она ринулась перед с независимым и гордым видом.

— Маш, подожди… — он догнал ее. — Я просто не успел ребятам сказать. Давай позовем их, если хочешь… — он был на все готов, лишь бы мотавшийся хвостик Машкиных золотистых волос не растаял в тумане. — Ну что ты злишься?

— Я не злюсь, — она смерила его снисходительным взглядом. — Просто мне некогда. А ты надоел! Пока… — и, дерзко вздернув свою лукавую лисью мордочку, она ускорила шаг и пропала в тумане.

Миша еще некоторое время постоял, помялся, глядя ей вслед, а потом, понурясь, побрел восвояси. Придя домой, парень бухнулся на тахту в своей комнате и уткнулся носом в подушку. Впервые он получил «отлуп» от девчонки. Да еще от той, которая ему нравилась…

«Вот стерва!» — скрежетал зубами Мишка, злясь на себя, на Машку и на весь свет. И как она его срезала — в самую точку попала. Он ведь и в самом деле ничто без отца… Сынок богатенького папаши, как его за глаза называли ребята в московском дворе, которые пили водку, курили и матерились почище взрослых, сами зарабатывали на модный прикид — джинсы, кроссовки, куртки — и с презрением относились ко всем, кто не входил в их число и с удобством укрывался за спинами обеспеченных родичей… Что говорить — он тоже покуривал, тоже пробовал пить и в компании сверстников бравировал матерком. Но вот заработать… Нет, этого он не мог, а верней, не хотел, потому что знал — его всегда оденут-обуют по высшему разряду, и денег на обучение в самом престижном вузе дадут, и на теплое местечко пристроят… Живи — не хочу! Но подспудно в нем зрела мечта — прорваться сквозь эту невидимую стену, которую выстроила вкруг него обеспеченная семья, покупая его послушание ценой гарантированного достатка. Ах, как бы ему хотелось обрести независимость, козырнуть кругленькой суммой, добытой самостоятельно — и не важно каким путем…

И теперь эта возможность представилась — пусть неясная, но оттого еще более заманчивая — найти клад! Да, все сдохнут от зависти! И потому чем больше препятствий вставало на пути к заветному кладу, тем больше крепла решимость: расшибусь, а возьму этот клад! И девицам этим заносчивым нос утру! Пусть знают, чего он стоит…

Мишка утер накипавшие слезы и сжал кулаки: хватит хныкать — пришла пора действовать. И нечего посвящать этих дуриков в свои планы — делиться ни с кем он не будет!

А Маша, засунув руки в карманы, бодрым шагом шла по лесной дороге. Несколько раз она прыснула в кулачок, вспоминая растерянного, семенящего вслед за ней Мишку. Она и сама не знала, что на нее нашло: почему она его так отбрила… ведь он ей нравился, ей хотелось, чтобы он все время был рядом, сторожил у калитки, сопровождал в походах на пруд… Но одержанная победа горячила кровь: Машка впервые почувствовала себя женщиной, способной заставлять ухажеров терять голову и, бровью не поведя, разбивать мужские сердца… Ох, как ей хотелось стать именно такой женщиной: уверенной в себе, сильной, властной, чтобы при одном ее появлении все эти бездушные и грубые создания противоположного пола цепенели и таяли, как свечки…

«Вот, — думала Маша, — пускай помучается. — В том, что парень будет мучительно переживать, она не сомневалась. — Если этот дурак надуется и отстанет — ему же хуже… А если попался на мой крючок, — все, победа!» Она сможет крутить им как хочет! Он превратится в ее дворняжку, будет бегать по поручениям, он станет пажом, рабом, преданно глядящим ей в рот, готовым выполнить любую прихоть, любое желание…