Седьмой крест. Рассказы

— В Наумбурге еще во время проповеди мне стало ясно, что за мной следят. Я даже узнал одного шпика и видел, как он говорил со своим напарником. Этот ехал со мной в одном автобусе до Наумбурга. У меня отлегло от сердца, когда ты вовремя исчез. Я тогда подошел к проповеднику и стал забрасывать его вопросами. Мы вместе вышли из собора. Оба шпика шли за нами по пятам. Ни на минуту не прекращая разговаривать с проповедником, я вместе с ним вошел в его дом. В прихожей я повернулся и наудачу открыл одну из дверей, потом другую и улизнул через садовую ограду.

Эрвин снова начал:

— Я должен тебе кое в чем признаться, Клаус, я не входил в церковь.

— Какое счастье, — воскликнул Клаус, — что я сразу же обнаружил этих шпиков и подал тебе условный знак! Эти только и ждали, с кем я встречусь во время проповеди. Ты должен был тогда передать мне текст листовки, помнишь?

— Да, — прошептал Эрвин так тревожно, как будто он все еще не был уверен, что за ними нет слежки. Он сделал еще одну попытку сбросить груз со своей совести: — Потом, как было условлено, я поехал к Хеммерлингу.

— Ты поступил правильно, — сказал Клаус, — а я разными окольными дорогами добрался к товарищам, в Гамбург. Оттуда перебрался в Швецию. Мне достали документы, и я пароходом отправился в Ленинград. Там я работал. Язык я выучил легко и быстро. Я сжился с советскими людьми. Участвовал в войне в рядах Советской Армии. Все пережитое так глубоко сидит во мне, так всего много, что я смогу тебе по-настоящему рассказать это, лишь когда мы снова встретимся с тобой.

Одновременно Клаус подумал, каким маленьким, каким сморщенным выглядит друг его юности, как будто он высох за эти годы. Клаус спросил:

— Ты, наверно, много пережил? Они тогда схватили тебя? Или ты был арестован позже? Тебя, пожалуй, освободили только теперь?

Эрвин ответил нерешительно:

— Меня не арестовывали. — У него пронеслась мысль: «А освобожден ли я?!» И он сам себе ответил: «Это зависит от меня самого».

— Ну, даже если они тебя и не схватили и тебе удавалось каждый раз ускользать от них, — сказал Клаус и особенно внимательно посмотрел на Эрвина, — тогда тебе, верно, выпала очень трудная участь — тебе пришлось полагаться только на самого себя.

Эрвин еще раз сделал попытку освободиться от тяжести, которая лежала у него на сердце:

— Клаус, выслушай же меня…

У него было ощущение, что Клаус, как до этого в тумане, лишен четких очертаний, что он становится все больше и шире в дымке осени и прошлого.

Клаус сказал:

— Я запишу тебе адрес моих хороших знакомых, которым ты можешь написать на мое имя. А ты где живешь?

— Ах, знаешь, Клаус, недалеко от Глогенау. Это называют «Починочная улица». Там я живу. Дом номер три. Но я хочу поскорее переехать в другой город, где смогу найти настоящую работу.

— Это произойдет раньше, чем ты думаешь. Скоро потребуется много хороших наборщиков.

«Не разучился ли я давно всему?» — подумал Эрвин. Клаус задумчиво смотрел на него. Потому что друг его юности казался ему то чужим, то близким. Потом Клаус сказал:

— Нам надо обязательно вскоре снова встретиться.

Эрвин еще раз попытался заговорить, чтобы успокоить свою совесть. Однако Клаус стал настойчиво убеждать его, как всегда быстро и решительно:

— Ты и я, мы, возможно, сделали не так уж много, но все же и у нас обоих есть своя небольшая доля в том, что все переменилось.

— Ах, Клаус, выслушай же меня наконец. Я не могу тебе и выразить, как меня мучает то, что я тогда не пришел на нашу явку.

— Ты поступил правильно, — повторил Клаус. И снова начал возбужденно рассказывать о своих переживаниях. Так говорит человек, которому в считанные минуты нужно объяснить своему другу все, что с ним случилось за много лет. Вдруг он прервал себя:

— Мой поезд сейчас отходит. — Он вскочил, обнял Эрвина и исчез, прежде чем тот успел понять, что произошло.

И вот Эрвин сидит один. Сначала он ощутил в себе лишь отзвук большого волнения. Потом пришли уже оформленные мысли. «Почему я ему не рассказал всего? Теперь он думает, будто я увидел предупредительный знак. На самом деле я этого и в глаза не видел. Я был вовсе не уверен тогда, что Клаус в соборе. Ведь я испугался и повернул обратно, не дойдя до места встречи».

Не осознавая по-настоящему своей лжи, он тогда в Кельне дал Хеммерлингу довольно туманное объяснение. Теперь он опомнился: не хочу же я и теперь снова лгать, по крайней мере самому себе. Я струсил, и поэтому мое сообщение было неверным. Почему же я только что не признался во всем Клаусу? Я смог бы теперь наконец вздохнуть с облегчением. Как же я тогда обманул и Лору, когда спрятался в этом проклятом Луккау, пробрался в семью Шульце! Еще и теперь я держусь за старика, а он за меня.

Пока Эрвин, уйдя из ресторанчика, ждал поезда и ночью возвращался в свою нору, его ни на мгновение не покидало чувство, что он упустил что-то очень важное. Только это случилось не сегодня, а много лет тому назад. Он ответил «да, конечно», когда старик Шульце спросил его, все ли улажено. Самому же себе он ответил: «Нет, Клаус должен узнать всю правду… Лишь тогда я смогу быть спокойным».