Седьмой крест

Однако не мог же Георг просто испариться в пространстве. С первой встречной, решил он.

Но когда она вышла из-за сарая, который стоял прямо посреди Форбахштрассе, за товарной станцией, то эта первая встречная оказалась все-таки хуже, чем он мог себе представить. К ней просто страшно было прикоснуться. Дрябло висела кожа на продолговатом лице. В скудном свете фонарей трудно было решить, растет ли рыжий куст волос у нее на голове или пришит к шляпке в виде украшения. Георг засмеялся.

– Это разве твои волосы?

– Ну, да. Мои волосы. – Она неуверенно посмотрела на него, от этого на ее костлявом, мертвенном лице появился отблеск чего-то человеческого.

– Впрочем, все едино, – заявил он вслух.

Она еще раз покосилась на него. Она остановилась на углу Торманштрассе, все еще почему-то в нерешительности, и попыталась привести в порядок лицо и блузку. Это не удалось ей, да и не могло удаться. Она даже вздохнула. Георг подумал: куда-нибудь она все-таки отведет меня. Четыре стены как-никак там будут и запертая дверь. Он ласково взял ее под руку. Они быстро зашагали по улице. Она первая заметила полицейского на углу Дальманштрассе и потянула Георга в подворотню.

– Теперь такие строгости, – сказала она.

Тщательно обходя постовых, они под руку прошли несколько улиц. Наконец они были у цели. Маленькая площадь, не квадратная и не круглая, а и то и другое, как дети рисуют круги. И площадь, и надвинутые друг на друга шиферные крыши показались Георгу подозрительно знакомыми: по-моему, я жил здесь когда-то вместе с Францем.

Поднимаясь по лестнице, они были вынуждены пройти мимо маленькой группы: два молодчика и две девушки. Одна повязывала галстук хромому парию, почти на две головы ниже ее. Она потянула кончики вверх. Хромой потянул их вниз, девушка – опять вверх. У второго было бритое лицо, он немного косил и был очень хорошо одет. Вторая девушка, в длинном черном платье, была удивительно хороша – бледное личико, окруженное облаком мерцающего бледного золота. Впрочем, возможно, что ее необыкновенная красота – просто плод его воображения Он еще раз обернулся. Все четверо пристально на него посмотрели. Оказалось, что девушка вовсе уж не так красива, слишком острый нос. Один из парней крикнул:

– Спокойной ночи, милашка!

Спутница Георга крикнула в ответ:

– Спокойной ночи, косой!

Когда она отпирала дверь, хромой крикнул:

– Приятного сна!

– Заткнись, Геббельсхен, – отозвалась она.

– Это называется кроватью? – сказал Георг.

Она начала браниться:

– Шел бы тогда в гостиницу на Кайзерштрассе.

– Молчи, – сказал Георг, – послушай-ка. Со мной случилась неприятность, что – тебя не касается. Горе у меня. Я с тех пор глаз не сомкнул. Если ты сделаешь так, чтобы я мог поспать спокойно, ты кое-что от меня получишь. Мне денег не жалко, деньги у меня есть.

Она удивленно на него посмотрела. Ее глаза загорелись, словно в череп вставили свечку. Затем она заявила очень решительно:

– Сговорились!

В дверь загрохали кулаками. Хромой просунул голову. Он обвел глазами комнату, словно забыл здесь что-то. Женщина подбежала к двери, бранясь, но вдруг умолкла, так как хромой, мигнув, вызвал ее в коридор.

Георг слышал, как все пятеро зашептались; они старались говорить как можно тише и тем сильнее шипели. Все же он не разобрал ни слова: шипение вдруг оборвалось. Он схватился за горло. Словно комната стала теснее, словно стены, потолок и пол сдвинулись… Он решил: вон отсюда.

Но она уже вернулась. Она сказала:

– Не смотри на меня так сердито.

Она потрепала его по щеке. Он отшвырнул ее руку. О, чудо, он действительно заснул. Сколько он проспал? Часы? Минуты? Почему Левенштейн в третий раз стал мыть руки? От мучительной нерешительности?