Седьмой лимузин

Как всегда, королевский лимузин сразу же объединил мизансцену. Элио на заднем сиденье, держа карабин, как налетчик. Морис, сразу же кинувшийся к Гитлеру и занявший позицию слева от него, Гесс, прикрывший его справа. Но Великий Человек не обратил внимания ни на того, ни на другого. Вживаясь в новую роль владельца лимузина, он не отводил глаз от серебряного слоника, находившегося примерно на уровне его глаз.

— Прекрасно, герр Гривен! Вижу, что вы в конце концов выполнили свой долг. — Заложив руки за спину, он подался вперед, держась столь непринужденно, словно они с Гривеном расстались всего неделю назад. И, даже проходя мимо Элио, не замечал ничего, кроме королевского лимузина. — О Господи, какой он громадный! И как замечательно воплотился в жизнь мой замысел! Вплоть до мельчайших деталей! Наверное, надо подарить герру Бугатти мои картины.

Гесс от души рассмеялся. Морис тоже хохотнул — но деланно или, точнее, официально. Гитлер, казалось, распоряжался их эмоциями, используя чувства подчиненных, чтобы оттенить ими собственные. Теперь он решил воздать должное другу Этторе — тоже как-никак в некотором роде художнику.

— И все же у него хватило мудрости руководствоваться в своей работе моими идеями.

Но с расстояния в несколько шагов Гитлер выглядел далеко не столь самоуверенным; напротив, чувствовалось, что он несколько ошарашен.

Может быть, в конце концов он разглядел карикатурность линий и поверхностей. Может быть, никогда еще не видел воплощения собственных замыслов в нечто столь черное, столь внушительное; одна из черных клякс доктора Кантурека, расплывшаяся в трех измерениях. Но, какова бы ни была истинная причина, Гитлер внезапно сбился с мысли, прервав монолог о безупречной арийской форме, и сразу же стал совершенно беззащитным.

— Мы хотим видеть Люсинду.

Элио оказался настойчивей Гривена, который уже начал улавливать общую атмосферу нынешнего утра. Вроде рождественского, когда под елкой никто не находит по-настоящему желанных подарков.

Что касается Гитлера, то он впустил Элио в поле своего внимания как-то постепенно. Сперва вовсе не заметил его, потом разглядел знакомого — но не оружие у него в руках.

— Так это вы, герр Чезале? Прошу прощения. Я понимаю, что и вы внесли в это дело свою лепту…

— Проехали. — Элио усмехнулся кривой усмешкой, ствол карабина смотрел фюреру прямо в грудную клетку. — Мы не нуждаемся в благодарности.

Никто не шевельнулся, только Гесс полез за кобурой — и обнаружил, что она отсутствует. Эмиль держался тихо, он откровенно наслаждался невиданным зрелищем.

Гитлер не разочаровал зрителей. Положив руки на пояс, он принял героическую позу, казавшуюся в данных обстоятельствах более театральной, нежели реальной. Отдаленно напоминая того самого бравого ефрейтора из пропагандистских клише — ослепленного в ходе газовой атаки, раненого, но не сломленного, заслуженно удостоенного двух Железных крестов.

— Герр Чезале, я категорически протестую против давления и угроз! У меня есть дела поважнее. Кроме того, мне случалось уже смотреть в ружейное дуло, и я знаю, когда у человека хватит духу нажать на курок, а когда нет.

Элио, пожав плечами, опустил карабин.

— Вы правы. Не стоит жадничать. — И тут же молниеносным движением перебросил ружье Гривену. — Держи, Карл. — В улыбке Элио был и подтекст, адресованный только Гривену. Да, он, должно быть, уже проверил магазин и оценил, сколь немногое можно извлечь из незаряженного ружья. — Вилли был бы этому рад.

Ну, и что же оставалось делать Гривену? Теперь, в данное мгновенье, ему наконец-то могла достаться вся слава. Но чувствовал он сейчас и кое-что иное: свет его жизни уносился прочь стремительней любой пули.

— Она должна быть здесь. Вы пообещали.

Гитлер по-прежнему стоял в героической позе, но выглядела она сейчас куда менее убедительно.

— Боюсь, герр Гривен, вы что-то перепутали.

— Возможно. Но вы-то наверняка не промахнулись. — Он кивнул Морису. — Перескажите ему, о чем вы рассказали мне.

— Что именно, Карл? Ах, насчет фройляйн Краус? Что-то не припоминаю. Вы были так разгорячены. Я мог сказать все что угодно, лишь бы вас успокоить.

Элио внезапно взорвался, но и Гитлер, просто-напросто отмахнувшись от него, доказал, что умеет справляться с чужой истерикой.

— Вы, господа, лишаетесь моей благосклонности. Я благодарен за все, что вы для меня сделали. Но я обижен. На самом деле, глубоко оскорблен. Неужели вы и впрямь подумали, будто я хочу овладеть этой чудесной машиной ценой преступления? Ценой того, что захвачу в заложники женщину, да еще такую красивую, как фройляйн Краус?

Гривен почувствовал, как скользит карабин в его моментально вспотевших руках.

— Вы сами так написали. Черным по белому.

— И письмо при вас? Нет, разумеется. Осторожнее, герр Гривен. Мошенничество это высокое искусство. И мастера подделок не отстают от меня ни на шаг — коммунисты, евреи. Готовые исказить каждое мое слово, пойти на любой подлог…

И он продолжил разглагольствовать в том же духе, пока Гривен не прицелился ему в лицо незаряженным карабином и не передернул затвор.