Седьмой принцип

Шторы на окне он не задернул, поэтому одна только легкая тюлевая занавеска отгораживала внутренний объем комнаты от окна и, далее, от внешнего подлунного мира. Ну как отгораживала – символически, иллюзорно. Мир тот на самом деле был рядом, он сообщался с комнатой напрямую, окно исчезло, а может, не существовало никогда, они были одно.

Пока Веня воевал с мыслями, на видимый ему из кресла сектор небосвода выкатилась луна. До полнолуния оставалось всего несколько дней, поэтому луна была почти круглой, однако совсем не казалась громадной, да и не светила чрезмерно ярко. По какой-то необъяснимой причине она выглядела желтой-желтой, слегка оранжевой, и что-то до боли знакомое ему напоминала. А когда их, лун, на небосводе вдруг стало две, он вспомнил, что когда-то, давно-давно, был знаком с женщиной, у которой были такие вот, словно две луны, глаза. Ту женщину, как и Нину Филипповну, называли Совой, он вспомнил ее теперь окончательно. Ее сопровождала птица с такими же круглыми, как яичные желтки, глазами. Да что, собственно, значит вспомнил? На самом деле он ее никогда не забывал. Вот, кстати, и она.

Сова, в свойственной ей манере, появилась неожиданно, это притом, что он ждал ее. Она прилетела, по обыкновению оседлав луч света, который сама же запустила в его сторону. Серая птица, точно большая бабочка, бесшумно вилась над ее головой. Легко соскочив с луча, она по инерции сделала еще два круга над его островом-таксоном и опустилась на лужайку перед мастерской. И глаза ее тогда стали зелеными, почти такими же, как трава под ногами. Он подумал, что, когда глаза были желтыми, ее взгляд пронзал пространства, быть может, и время, а теперь он пронзает его сердце.

– Вот, – сказала Сова, – мне передали, что ты тут извелся, ожидая меня… Это правда? Что за срочное у тебя дело?

– Даже предположить не могу, кто мог тебе такое сказать? – возразил он вроде сурово и в то же время жмурясь от удовольствия видеть ее так близко.

Сова хохотнула:

– Добрые люди передали! Не забывай, у меня везде есть друзья, которые снабжают информацией.

Ему было неприятно это нарочитое упоминание о друзьях. Возможно, он ревновал. Слегка. Проблема состояла в том, что их с Совой отношения были весьма туманны. Про себя он знал, что любит ее больше всего на свете, но вот что касается ее, тут была сплошная уклончивость. Принцип неопределенности – главный принцип, которому следовала Сова в своей жизни. Совершенно точным было лишь то, что она дразнила его, поэтому он тоже помалкивал о своих чувствах. Однако похоже, что она обо всем догадывалась, и потому снова и снова дразнила его. Вот и теперь.

Сова не могла стоять на месте. Заложив руки за спину, она ходила вокруг него кругами, глядя с прищуром и посмеиваясь. Да она просто забавлялась.

А он стоял в центре описываемой окружности, скрестив руки на груди. Ему хотелось казаться суровым, да он таковым и показался бы кому угодно, но только не ей. Сова видела его насквозь. А он молча любовался ею.

Если бы кто-то сказал, что Сова не красавица, он немедленно вцепился бы такому знатоку женской красоты в глотку… Хотя, быть может, тот критик в чем-то был и прав. Потому что выдающейся, броской красотой она действительно не обладала. Но что считать красотой? Для него она заключалась в той жизненной силе и в том пламени страсти, которые бушевали в ней. И если кто-то этого не замечал, что же, он был этому обстоятельству только рад. Потому что соперников и так хватало, а препятствий у любви было столько, что если думать о них, так лучше и не жить.

Совершенно точно, Сова не была похожа ни на одну другую женщину. Справедливым было и обратное утверждение: никто не мог приблизиться к ней и близко. Хрупкая, изящная, миниатюрная, с тонким ясным лицом и круглыми восторженными глазами, смотревшими на мир как на парк чудес, она была похожа на драгоценную фарфоровую статуэтку, которую ему довелось как-то добыть в одном из своих тайных бросков. Упомянутая привычка смотреть на все широко открытыми глазами, маленький острый нос и коротко остриженные, торчащие в разные стороны светлые волосы способствовали тому, что за ней закрепилось это прозвище, Сова. Сама она была вовсе не против такого к себе обращения, а вот он лучше звал бы ее по имени. По имени… У нее конечно же было имя, но он пока никак не мог его вспомнить.