Первое и самое главное — это невозможность сослаться на измену, локализованную где-то. Она, безусловно, существовала и существует. И есть лица, которым уже сегодня можно предъявить счет в национальной измене. И мы называли и называем эти лица. И им уже можно предъявить счет в преступлениях против человечества. Думаю, что если когда-нибудь состоится международный трибунал, то на нем ряд поступков маршала Шапошникова, например, будет квалифицирован именно так. И никогда те люди, которые исполняли чьи-то преступные приказы, не смогут уйти от ответственности, объясняя, что выполняли чью-то волю свыше. Ибо честь офицера, генерала, честь военного не позволяла дать приказ о передаче, например, молдавской полиции установок типа «Ураган». Ибо такие установки в условиях существующего сейчас конфликта означают просто борьбу против мирного населения. Ибо это оружие массового уничтожения.
Один человек в Азербайджане, когда я приехал туда в 1988 году в тот момент, когда там творились страшные вещи, близко пододвинувшись ко мне, сказал: «Ты пойми только главное: мы живем в обществе „ням-ням“, которое может зарезать один волк… И до тех пор, пока мы не перестанем быть обществом „ням-ням“, с нами можно делать все что угодно». Вот это и происходит.
Я не снимаю при этом ответственности прежде всего с интеллигенции. Эта ответственность велика.
Нынешняя русская интеллигенция наследовала от своих предшествующих поколений и нигилизм. Этот нигилизм нынче возобладал над разумом. И то, что она сделала сегодня, тоже может быть отнесено к коллективным преступлениям против народа. Ибо, взяв заказ на дискредитацию каких-то там консервативных сил и всяких ортодоксов, она фактически устроила народу социокультурный шок. Она расстреляла его короткими информационными очередями. Я даже знаю компоненты этого расстрела. Это прежде всего выпадение из истории под видом покаяния. И сделано было это, в частности, с помощью известного грузинского фильма. Я люблю авангард в искусстве, сам режиссер-авангардист, но почему его нужно было демонстрировать по всей стране? И почему грузинским крестьянам в ряде клубов готовы были говорить: возьми труп своего отца и выбрось его за ноги на свалку. За этим стояло нагнетание эдипова комплекса вины в русской и советской истории, и это означало фактически выбрасывание целого периода из истории народа. Кто мог позволить себе сделать такую вещь — невежа или преступник? Какая другая интеллигенция могла позволить такую штуку в таких условиях?
Далее было разгосударствление сознания под видом борьбы с административно-командной системой. Я — специалист по теории управления, защищал кандидатскую по этой теории — до сих пор не понимаю, что такое «административно-командная система». Это миф? Вот у меня мозг, вот нервы, вот рука… Мозг создает образ действия, нервы проводят его к руке, рука делает. И вот это есть административно-командная система. Так что — против мозга своего я должен бороться?
Огосударствление сознания для России было не просто идеологией. Дело не в Марксе, Энгельсе и Ленине. Эта идеология — канва всей тысячелетней истории России, и за нее было пролито немало крови. Так это нужно было уничтожить? Нужно было разжечь национализм? Нужно было только розовыми красками расцветить Запад?
И что же, после этого вставание с колен будет простым? Нет, оно не будет легким. Я отчасти понимаю, что те люди, которые дрожат сейчас от испуга и которые не могут пересилить даже у последней черты этот огромный страх, еще долго будут находиться в этом состоянии.
Теперь об экономической ситуации в стране. Нет никакого прогресса. Есть непрерывное наступление реакции худшего свойства по всему фронту. Ибо фактически раскручивается социальный регресс с забрасыванием нашего общества на столетие назад — к родоплеменным отношениям и экономике натурального обмена. И это называется экономической реформой.
Ни один человек в мире не может объяснить, что такое конвертируемый рубль при неконвертируемом продукте. Если товары неконвертируемы, а рубль вдруг становится конвертируемым, то что это такое? Это означает, что конвертируемым он будет по сырью. Они объявят в июле-августе мировые цены на сырье. Они уже это решили и ждут только одного, когда парламент, состоящий из такого же «ням-ням», уйдет в отпуск. И что после этого будет делать вся промышленность? Они говорят: ничего, начнем с сырья, как в Бразилии, Перу… Но в Бразилии, Перу не было авиакосмоса. В Бразилии, Перу не было промышленного Урала. В Бразилии, Перу десятки миллионов людей не участвовали в индустриальном производстве. Вы что, говорю им, хотите сначала здесь сделать Бразилию, Перу, а потом пойти вверх? А вы, продолжаю, понимаете, что произойдет, когда вы вот так опустите промышленность?
Франко приступил к либеральным реформам, уже имея национальный капитализм. Он начал реформы с пакта о перемирии всех политических сил. С чего они начали свои либеральные реформы? С лозунга «Долой красно-коричневых!». Они показали обществу, что гражданского согласия в обществе не хотят.