Сегодня мы говорим о том, что русская духовная оппозиция принимает на себя ответственность за все исторические периоды жизни страны. История — не келейная яма, из которой можно выбирать, как на прилавке, вкусные куски, а остальные отбрасывать противнику. Все — наше. Последние семь лет — наши, 70 лет — наши. Тысяча лет — наши. Все, что опорочили наши противники, все это мы воскресим в новой форме. И это не будет ни реакцией, ни реставрацией. Мы против того, чтобы шла назад страна, возвращалась к номенклатурно-коммунистической России. Она ушла в прошлое. Но мы и против имитации, которую предлагает сегодня Запад, а также Гайдар с его школой. Для нас административно-командные методы столь же замшелы, как и рыночные цены. Я хочу иметь собственность, но прежде всего — на свою историю, свой дух, свою нравственность. Когда эта собственность отчуждается, это означает ограбление.
Русская духовная оппозиция верит, что вопреки планам тех, кто разрушал страну, преодолен стресс. Сегодня у нас уже образовались концерны и корпорации, на которые с удивлением смотрит даже Япония. У нас началось становление каркаса новой крупной национальной промышленности. У нас уже сегодня есть такие зачатки внутри нашего полуразрушенного хозяйства, которые при интеграции на новых основах дадут нам первый рост до 15–18 процентов в год. Мы, осуществляя консервативную революцию, выведем страну в число передовых индустриальных стран в течение десяти лет. Во всем, что произошло, мы видим свои позитивные стороны.
Русская духовная оппозиция никогда не будет поджигать гражданскую войну. Но это не значит, что она будет отмалчиваться и уходить в кусты. Русская духовная оппозиция уже достаточно сильна.
— Особое значение Балтии было в том, что она представляла собой зону, в которой существовал определенный нонконформистский микроклимат, транслировавшийся по всей империи. Сегодня это качество ушло. Балтия напоминает спущенный воздушный шар. Она наконец обретает свой нормальный размер и свою адекватность — становится провинциальным, второразрядным регионом, могущим претендовать на интеграцию в северную Европу, либо — через Польшу — в задворки Восточной. Вот если бы Россия претендовала на Балтию, то последняя была бы более интересна Западу — возможно, появились бы здесь военные базы НАТО.
— Сейчас — почти исключаю. Балтия была для Запада местом отработки замены одной элиты другой, методов развала Союза. «Мавр сделал свое дело…» Задев несколько человек здесь, можно было обеспечить мировой скандал. А события на юге СССР, где убивали сотни людей, получали две строчки в газетах. На стыке, на противостоянии Союза и Запада она была бы в центре внимания, находись Балтия в СССР или нет. Теперь ей остается искусственным образом поддерживать конфронтацию — это, в отличие от масла и бекона, действительно конкурентоспособный товар. Я бы тоже задевал Россию, будь я балтийским политиком.
— Это совсем другое. Как только политики Балтии из в общем-то умеренных станут настоящими радикалами, это даст соответствующую реакцию русскоязычного населения. Рано или поздно это приведет к опрокидыванию режима, строящегося на национальной конфронтации.
— Веди я здесь какую-то политическую игру, я создал бы русскую партию. И уж как она себя будет определять — как сторонников возрождения империи, или как сторонников новой республики — неважно. Появится новая политическая элита, которая сможет подписать с новой российской элитой консенсус, и он будет значительно лучше, чем старый союз. Так что не нужно никаких слез и тоски и при виде родных танков. Это — старое, потребительское, неполноценное мышление. На смену ему придет новое сословие. Кто сможет помешать ему встать здесь твердой ногой?