Седьмой сын

Малышка Пэгги поступила так, как поступила в увиденном несколько мгновений назад будущем младенца. Она протянула руку, высвободила сорочку, забившуюся под подбородок, и сдернула ее с лица. Она отлипла вся сразу, одним влажным куском, и спустя какой-то миг оторвалась совсем. Рот малыша прочистился, он глубоко вздохнул и издал тот самый мяукающий крик, в котором только что родившей матери всегда слышится песнь жизни.

Малышка Пэгги сложила сорочку, а в голове у нее бродили видения, которые населяли тропки жизни малыша. Она еще не знала, что они означают, но картинки были настолько пронзительны – их невозможно было забыть. Видения вселяли страх, потому что многое в этом мире зависело от нее одной и от того, как она использует сорочку, которая грела своим внутренним теплом ее руки.

– Мальчик, – сказала мама.

– Мальчик? – прошептала женщина. – Седьмой сын?

Мама завязывала пуповину, поэтому не смогла оглянуться на малышку Пэгги.

– Смотри, – шепнула она.

Малышка Пэгги вновь обратилась к тому одинокому огоньку, что сиял посреди далекой реки.

– Да, – подтвердила она, ибо огонек еще горел.

Но прямо у нее на глазах он вдруг замерцал, погас, умер.

– Все, – сказала Пэгги, – его больше нет.

Лежащая на постели женщина горько расплакалась, ее тело, измученное недавними родами, затряслось.

– Слезы, сопровождающие рождение ребенка… – задумчиво произнесла мама. – Плохой знак.

– Тихо, тс-с, – повернулась к своей матери Элеанора. – Надо радоваться, иначе печаль омрачит будущую жизнь малыша!

– Вигор… – пробормотала женщина.

– Уж лучше равнодушие, чем слезы, – сказала мама.

Она протянула заходящегося в крике младенца, и Элеанора ловкими руками приняла малыша – сразу было видно, не одного новорожденного пришлось понянчить ей. Мама подошла к столу в углу и взяла с него шаль, сотканную из черной шерсти, означающей цвет ночи. Она медленно накрыла лицо плачущей женщины, приговаривая:

– Усни, мать, спи.

Когда шаль сползла с лица, рыдания замолкли: женщина заснула, дыхание ее выровнялось.

– Уберите малыша из комнаты, – велела мама.

– Разве ему не нужно дать грудь? – удивилась Элеанора.

– Ей не следует кормить этого ребенка, – объяснила мама. – Если не хотите, чтобы он с молоком матери впитал ненависть.

– Не может быть, чтобы она ненавидела его, – возразила Элеанора. – Он-то в чем виноват?

– Молоку этого не объяснишь, – усмехнулась мама. – Верно говорю, малышка Пэгги? Чью грудь следует давать этому младенцу?

– Грудь матери, – отозвалась Пэгги.

Мама, нахмурившись, взглянула на дочь:

– Ты уверена?

Девочка кивнула.

– Что ж, тогда принесем малыша, когда она проснется. Все равно первую ночь ему не нужно ничего есть.

Так что Элеанора вынесла ребенка в большую комнату, где у жарко пылающего камина грелись и сушились мужчины. Разговоры о дождях и наводнениях, которые могли бы посоревноваться с нынешней бурей, мигом прекратились – все сочли должным поглядеть на мальчика, повосхищаться, после чего вновь вернулись к беседе.

Мама тем временем подошла к малышке Пэгги и, взяв ее за подбородок, заставила поглядеть себе в глаза.

– Надеюсь, ты не соврала мне, Маргарет, – произнесла она. – Как правило, ничего хорошего не выходит, если ребенок с молоком матери впитывает ненависть.

– Она не будет ненавидеть его, – сказала малышка Пэгги.

– Что ты увидела?

Пэгги с удовольствием ответила бы ей, если б смогла найти слова, чтобы описать увиденное. А поскольку слова никак не шли, она просто уткнулась взглядом в дощатый пол. Судя по участившемуся дыханию мамы, Пэгги заработала тем самым хорошую трепку. Мама подождала немного, и вдруг ее рука мягко пробежалась по волосам дочки, коснувшись ласково щеки:

– Ах, дитя, дитя, ну и денек у тебя сегодня выдался. Если б ты мне не сказала тащить, мальчик наверняка бы задохнулся. Ты даже сама открыла ему ротик, да?

Пэгги согласно кивнула.

– Насыщенный денек для такой малышки, как ты. – Мама повернулась к другим девочкам, которые, несмотря на промокшие насквозь платья, продолжали жаться в уголке. – И на вашу долю сегодня выпало немало переживаний. Ну-ка, вылезайте оттуда, дайте матери поспать. Идите в большую комнату и обсушитесь у очага. Я пока приготовлю ужин.

Но на кухне уже вовсю хозяйничал деда, деловито переставлял банки и даже слышать не хотел о том, чтобы мама подменила его. Так что она вернулась в залу, шикнула на мужчин, выгоняя их, и принялась укачивать мальчика, сунув ему в рот палец, который малыш тут же принялся сосать.