Седьмой воин

Каурка устало взобралась на холм. Где-то здесь должна лежать сокровищница купца. Надо подобрать и ехать отсюда подальше.

Ерофей перерыл всю сопку, и ничего не нашел. Шкатулка исчезла. Вот ведь треклятье.

Солнце припекало. Посидел московит на земле, гадая, куда могла деться заветная коробочка. Решил позже еще раз осмотреться.

Забрался на Каурку, затрусил к аулу.

От кибиток тянуло дымом. А еще мясным бульоном, аж в животе заурчало. Собаки не обратили на путника внимания, поворчали для порядка.

У одной кибитки сидели трое стариков, чего-то жевали. Один знакомый. Тот самый, что баранью голову помогал резать. Кивнул, улыбнулся.

– Пусть Аллах осветит твой путь, Ереке! Серке сразу сказал, что ты вернешься помочь с Кокжалом. Спасибо тебе, да будет жизнь твоя полна счастья и веселья. Заходи к Абдикену, отведай угощения.

Интересно, что он скажет, когда приедет Серке и сообщит, что Ерофей отказался? Проклянет, что еще остается. К счастью, сам Ерофей уже будет далеко отсюда.

Смущенно улыбаясь, Ерофей слез с коня у кибитки. Зашел внутрь.

Самого Абдикена не было, где-то бегал поблизости по хозяйству. Но хозяйка узнала гостя, пригласила за стол. Налила в глиняную чашу ароматного бульона. В тарелку щедро нарезала куски мяса. Придвинула душистые лепешки.

Ерофей смотрел на еду, глотал слюну. Самое большое он рассчитывал на лепешку да кувшин воды. И поспать немного.

Старушка заметила колебания гостя. Удивилась:

– Чего сидишь, стесняешься? Ешь давай, мясо стынет.

Ерофей вздохнул.

– Не могу, хозяюшка. Мне бы просто хлеба и водицы испить.

– Это еще почему? Не смей отказываться. Заболел, что ли? Если не поешь, то сильно оскорбишь нас.

Московит опять вздохнул. Пробормотал: "Ну его к лешему". Принялся за еду. Хозяйка только успевала накладывать добавку.

Встал из-за стола сытый и отяжелевший. Старейшина аула так и не явился. Ерофей завалился спать, на кошме около входа.

Проснулся под вечер. Вышел наружу, осмотреться.

Солнце клонилось к горизонту. Блеяли бараны. Кто-то сердобольный успел расседлать Сивку и Каурку, дал корм.

Ерофей хотел прислониться к кибитке. Глянь, а там уже сидит мальчонка. Как там его, Жугермек, кажется. Из внучат Абдикена. Согнулся, пыхтит, возится с какой-то деревяшкой.

Присмотрелся гость и дышать не посмел. В руках сорванца утерянная шкатулка, оказывается. Нашлась-таки, негодница.

– Эй, малец, – сказал Ерофей. – Ну-ка, дай сюда эту вещицу.

Мальчишка копаться перестал. Поднял голову. Покачал. Еще и рукой жест сделал, явно неприличный.

– Не шали, малой, – Ерофей подошел ближе. – Отдай, кому говорю.

Жугермек вскочил. Отбежал в сторону. Язык показал. Завопил:

– Моя игрушка. Не отдам, – и побежал меж кибиток.

Вот ведь паршивец.

Ерофей, сопя, побежал следом.

Молокосос промчался среди юрт, чуть не сбил старуху с деревянным черпаком. Выбежал из аула, понесся к холмам. Московит еле поспевал следом. В боку немилосердно кололо.

Малец поглядывал на страдающего преследователя, кривлялся, корчил гримасы. Издевался. Была бы пищаль, пристрелил бы на месте мерзавца.

Наконец Жугермек шмыгнул в кусты. Скоро потемнеет, не потерялся бы.

– Стой, поганец, – простонал Ерофей. Что поделаешь, забежал туда же.

– А вот и не догонишь! – кричал мальчишка и крутился вокруг саксаула.

Ерофей притаился, обежал деревце с другой стороны и поймал наконец сорванца. Жугермек забился в руках, закричал:

– Отпусти, дурак! Я деду все расскажу.

Еще и укусить пытался вдобавок, поганец.

Северянин отобрал шкатулку, отодвинул мальчонку.

– Спасибо, что доставил, малец. А то я потерял было.

Волосы у мальчишки воинственно торчали вверх, сам он сверкал глазами.

– Ты хуже Шоны и Кокжала, – заявил Жугермек. – Вот вырасту, тогда отрублю тебе голову.

Ерофей усмехнулся.

А потом замер на месте.

Ибо в воздухе пролетело копье. Вонзилось мальчонке в спину, вышло окровавленным острием из тощей груди. Сбило с ног, опрокинуло наземь.

Малец забился в судорогах. Струя крови запачкала сапоги Ерофея.

Московит прижал злосчастную шкатулку к груди, не веря глазам.

Из кустов вылезли воины в пестрых одежах. Один, два, три… С десяток наберется.

– А, караванщик, – улыбнулся один. Длинные усы, голова лысая, блестит от пота, сзади тугая косичка болтается. – Как поживаешь? А мы тебя в гости заждались. Вот Кокжал обрадуется.

Жугермек всхлипнул и затих. Из раны натекла лужа крови.

– Это чей ребятенок? – спросил с косичкой. – Абикеновский? Придется теперь всех под корень вырезать. А мы хотели часть оставить, для невольничьего базара.

– А откуда они узнают? – возразил другой, рядом. Высокий, широкоплечий, глаза щелками, поверх красной рубахи кольчуга. – Караванщик молчать будет. Я ему сейчас язык отрежу.

Дальше Ерофей уже не слышал. Редко у него бывало такое, чтобы красная пелена взор застила. Пару раз в жизни, в бою. Он тогда себя не помнил.

Вот и сейчас накатило.

Рыча от ярости, московит бросился на ворогов. С голыми руками. Потому как все оружие в ауле осталось. Рвал и бил, кто только под руку попался. А потом получил по голове и окунулся во тьму.