Съедобная экономика. Простое объяснение на примерах мировой кухни

В Америке и Европе в последнее время нарастают призывы употреблять в пищу насекомых. Сторонники такого питания не устают указывать на то, что это гораздо менее вредный для окружающей среды источник белка, нежели мясо. Выращивание насекомых практически не приводит к выработке парниковых газов, и на 1 кг живой массы требуется всего 1,7 кг корма — сравните с 2,9 кг парниковых газов и 10 кг корма, необходимого для разведения крупного рогатого скота, главного вредителя для нашей экологии (см. главы «Говядина» и «Лайм»)[62]. А еще насекомым нужно гораздо меньше воды и земли на грамм произведенного белка по сравнению с животными[63]. И все же особого спроса на насекомых что-то не наблюдается, хотя вегетарианство и веганство ширятся все больше. Употреблению насекомых в пищу, безусловно, мешает фактор отвращения, особенно в Европе и Северной Америке. Многим людям противна сама мысль о том, чтобы съесть жука или кузнечика[64].

Но вот что любопытно: большинство из тех, кто питает искреннее отвращение к поеданию насекомых, с удовольствием едят креветок и их родичей — например, омаров, лангустов и раков. По-моему, это самый большой парадокс, связанный с едой. И ракообразные, и насекомые — это членистоногие (от одного этого слова нельзя не содрогнуться); и у тех и у других имеются щупальца, экзоскелет, сегментированные тельца и несколько пар ножек. Так почему же мы с аппетитом поедаем одних и даже смотреть не хотим на других?

Слушайте, а не согласится ли больше людей питаться насекомыми, если их переименовать? Может, нам стоит начать называть сверчков «кустарниковыми креветками», а кузнечиков — «полевыми лангустинами» (или, для большей привлекательности, даже на французский манер, скажем, «лангустинами де шамп»)?

Впрочем, есть народы, которые и без того с удовольствием едят насекомых. Своей энтомофагией — так ученые называют поедание насекомых — славятся китайцы, тайцы и мексиканцы. Несколько десятилетий назад насекомых ели и мы, корейцы. Весьма популярными в моем детстве были жареные кузнечики (очень похожие на мексиканских чапулинес (chapulines)), но особым лакомством считалось беондеги (bun-de-gi).

Беондеги — это вареная куколка тутового шелкопряда, научное название которого bombyx mori прославилось благодаря триллеру «Шелкопряд» Дж. К. Роулинг (она написала его под псевдонимом Роберт Гэлбрейт). В 1970-е, годы моего детства, мы по пути из школы покупали пакетик (обычно скрученный из газеты) вареных беондеги у уличных торговцев, которые шеренгами выстраивались у школ, конкурируя друг с другом за наши детские карманные денежки. Они предлагали нам все, что только можно представить: леденцы, сахарную вату, ппопги (ppopgi) — это такие конфетки из карамелизированного сахара; его сначала вздувают с помощью пищевой соды, а затем сплющивают в диск. Конфеты всемирно прославились благодаря компьютерной игре Squid Game. Кроме угощений, продавали дешевые игрушки и даже цыплят мужского пола, от которых по понятным причинам отказывались производители яиц. Однажды я купил себе такого цыпленка, но он довольно скоро скончался, разбив мне сердце. Они почти все быстро умирали.

Куколки тутового шелкопряда считались среди корейских детей в 1970-х популярным лакомством, потому что они были вкусными (хотя мне их вкус никогда особо не нравился) и дешевыми. Это продукт, богатый белком и железом, но учителя все равно отговаривали детей покупать его у уличных торговцев из соображений гигиены. Стоили беондеги дешево, ведь это были отходы производства шелка, очень крупной отрасли. В те времена шелк считался одной из основных статей корейского экспорта. И после того как из коконов извлекали нить, у текстильной промышленности оставались горы никому не нужных куколок.

Ткани из нитей тутового шелкопряда начали изготавливать в Китае примерно в 2500 году до нашей эры, и на несколько следующих тысячелетий китайцы полностью монополизировали этот бизнес. Но со временем производство шелка распространилось на Корею, Индию и Византийскую империю — именно в таком порядке. Западная Европа пришла в эту отрасль поздно (очень). Там крупнейшим производителем шелка стала Италия. Читатели постарше наверняка помнят сцену из фильма Бернардо Бертолуччи «Двадцатый век», в котором рассказывается о классовом конфликте в сельской Ломбардии и о зарождении и подъеме фашизма и коммунизма в Италии. Так вот, в одной сцене молодые Олмо (сын фермера-арендатора; повзрослевшего Олмо, кстати, играет Жерар Депардье) и Альфредо (сын домовладельца; повзрослевшего героя сыграл Роберт Де Ниро) разговаривают в помещении, где разводили тутового шелкопряда. Их разговор сопровождает непрекращающийся шум гусениц, жующих листья тутового дерева на полках, такой громкий, что кажется, будто по крыше барабанит сильный ливень.