Седой солдат

Кардава подбегал, соскальзывая по сыпучему гравию, продолжая свое скольжение длинной упругой очередью. Вогнал ее под чалму, снося ее вместе с клочками волос, открывая в голове красную кипящую крышку. Стрелок с выпученным черно-белым глазом отваливался. Кардава наклонился к убитому другу, пытаясь его поднять, подхватить на бедро. И другой моджахед, синебородый, с пузырями слюны, разрядил в него магазин. Обрызганный латунью, слюной и кровью, Кардаваупал на друга, успевая и тут обнять его. Майор, убивая синебородого, моментально вспомнил и тут же забыл навсегда вчерашнее футбольное поле, двух счастливых, обнявшихся после забитого гола грузин.

Они прорвали цепь моджахедов. Пробежали мимо подбитого трактора, перевернутой тележки, разбросанных по склону тюков. Оковалков, пропуская бегущих, видел, как выскакивают они на дорогу. Обернулся, метнул гранату, укрылся за трактором, спасаясь от вихря осколков. Вторая его граната взорвалась, когда он скачками перемахивал кювет, ударял подметками в камни дороги. Он видел, как исчезают в гущах «зеленки» остатки группы. Сзади на горе, где они только что занимали позицию, клубилось многолюдное толпище, топтало, палило, сбегало с горы. Останавливаясь, кидая через кювет последнюю гранату, он подумал с ужасом о разгромленной, погубленной группе.

Солнечный, бьющий из неба клин лучей, и он, спасенный, сгубивший группу, бежит по лучу.

Они бежали в «зеленке» прочь от дороги, углубляясь в путаницу виноградников, пересохших арыков, разломанных глинобитных строений. Слышали, как гоняется за ними, отстают, начинают стихать выстрелы, вой, топот ног. Оковалков, приотстав, пропускал вперед спасенных из-под удара разведчиков.

Ефрейтор Бухов, красный и потный, с непокрытой головой, мчался, держа на весу автомат. Прапорщик Крещеных, не расставаясь с пулеметом, прыгал через колдобины, ощеря желтые свистящие зубы. Новобранец Мануйлов, без оружия, месил локтями воздух, по-заячьи скакал, высоко подымая колени. Сержант Щукин, бледный, с яркими синими глазами, бежал, перехватив «Калашников» прикладом вперед. Таджик Саидов гибко и плавно несся в горячих потоках, рукав его куртки «мапуту» был вырван с корнем, виднелось плечо с работающими тонкими мускулами. Капитан Разумовский, топорща золотые усики, жарко дышал, оглядывался, отводил в сторону готовый к стрельбе автомат.

Оковалков пропустил остатки группы. Надеясь увидеть еще кого-то, кто сумел пересечь дорогу, пробиться в «зеленку», выскользнуть из-под истребляющего удара. Но никого не было. Лишь отдаленно звучали редкие выстрелы, и он не желал думать, в кого на горе направлены эти редкие добивающие хлопки. Держал оружие с последним, вставленным на бегу магазином. Знал: если мелькнет догоняющая чалма, если проворные преследователи станут их настигать, он ляжет здесь, среди пепельно-серых рытвин и колючих узловатых лоз, и будет отстреливаться, сдерживать преследователей, давая уйти остальным.

Но погони не было. И он снова бежал, держа перед собой автомат, видя, как скачет далеко впереди Разумовский.

Они миновали сквозной безлистый сад с растресканными стволами, на сломанных суках блестел золотистый окаменевший сок. Прошуршали по колючему выгону с горелой травой, в которой белели кости и рогатый череп павшего быка. Спрыгнули в пересохший арык и виляли в растресканном русле, выбивая подошвами прозрачный прах. Проскользнули вдоль обрызганного дувала, за стенкой, подобно сгнившему зубу, высилась разрушенная сушильня. Хрустя по обломкам, задыхаясь от желтой горчичной пыли, пробежали сквозь мертвый кишлак с рухнувшими куполами жилищ. Процокали по каменному кладбищу, где в ломкие сланцы надгробий были втиснуты корявые палки с линялым зеленым тряпьем. Вынеслись на хлебное поле с неубранной пшеницей и мчались, осыпая зерна из редких, чахлых колосьев.

Они бежали по «зеленке», некогда цветущей плодоносной равнине, где в садах, виноградниках тянулись золотистые гончарные селения, в рукотворных колодцах копилась прохладная влага, на крохотных аккуратных полях зеленел молодой рис, пламенел цветущий мак, горели желтые чаши подсолнечника. Множество умелых терпеливых рук перетирали темные комочки почвы, разминали, лепили, рыхлили.

Над «зеленкой» пролетали самолеты, сбросили бомбы, сожгли сады и дувалы, разорвали под землей корни растений, сдвинули и закупорили подземные водные жилы, раздробили в крупу кишлаки, спалили в жарких взрывах кислород воздуха, и долина превратилась в луну, мучнистую, серую, где мучительно погибали остатки жизни — насекомые, семена, бактерии, пыльца цветов. Равнина, залитая солнцем, накалялась, как тигель, стерильная и сухая, и они бежали по луне, и обгорелое корявое дерево отбрасывало черную корявую тень.

Он заметил, как Щукин стал отставать, ноги сержанта передвигались все медленней, и скоро Оковалков бежал рядом с побледневшим задыхающимся сержантом. Его запекшийся рот просипел:

— Не могу!.. Упаду!..