Сегодня я спасла весь мир

Он уходит. Один раз оборачивается и машет рукой. Я шевелю пальцами в кармане. Собаки ждут. Это важно. А мне надо подумать о Веге.

— Вега, за мной! Идём гулять.

Дома мама молча обнимает меня. Похоже, она плакала.

— Как бабушка?

— Так же. — Мама отводит взгляд. — Завтра пойдём к врачу.

— И её вылечат, правда? Вылечат?

Зачем я это спрашиваю? Ведь я знаю ответ! И это — нет! Соври мне, соври, пожалуйста, соври! Скажи, что всё будет хорошо!

— Это не лечат. Это навсегда.

— А лекарства?

— Лекарства не бывает. Пока не изобрели.

Мама снова обнимает меня. У меня ком подкатывает к горлу. Но плакать больше я не хочу.

— Теперь всё изменится, правда?

— Да, родная. Но мы справимся.

Хотелось бы верить, мама. Ах, как хотелось бы верить.

Я возвращаюсь к себе в комнату. Бабушка оборачивается, услышав мои шаги:

— Наташенька. Как дела в школе?

— Хорошо, мама, — с усилием отвечаю я. Ком в горле всё-таки растаял и прямо сейчас стекает по щекам. — Хочешь посмотреть со мной «Иронию судьбы»?

— Хочу, — откликается она. — Я люблю «Иронию судьбы».

Нахожу фильм, включаю. Начало — про типовые дома — мне понравилось. Как они захватывали всю планету! Прям архитектурный ужастик. А песня на вступительных титрах — нет. «Совсем не та ко мне приходит и руки на плечи кладёт» — так чего ты молчишь, раз она не та? Скажи ей правду! «О, кто-нибудь, приди, нарушь чужих людей соединённость» — она что, сама собой случилась, эта соединённость? Ты человек или бессловесная деталька? И главный герой мне сразу не понравился. Неприятный. Размазня. И Галя не понравилась — как она пыталась вызвать у него ревность. Только мама Лукашина ничего. А потом началась пьянка в бане, и мне стало совсем противно. И это смотрят каждый Новый год? Фу!

А вот бабушке, похоже, всё нравится. Я кошусь на неё — она шевелит губами, повторяет реплики за героями. Надо же, помнит наизусть! А имя моё забыла.

Как же так…

Вечером мне приходит сообщение от Евы: «Я не беременна». Я усмехаюсь и не отвечаю. Хоть кто-то вспомнит сегодняшний день не как самый страшный кошмар.

Перед сном я смотрю на огни ночного города и думаю о бабушке. Мне так горько. Неужели мама права и это навсегда? А вдруг и мама когда-то не узнает меня? Нет, нет… И думать об этом не хочу! Может, кто-то из моих одноклассниц станет гениальной учёной и откроет лекарство, которое не позволит проваливаться в прошлое… И спасёт весь мир. А может, я? Я должна это сделать! Но кто будет лечить собак, если я стану человеческим доктором? Не разорваться же мне! Хотя люди важнее собак. Но и собаки важны. А в мире столько боли и несправедливости. Как жить, зная всё это? Как радоваться, если каждый день кто-то болеет и умирает? Как смириться, что смерть — это навсегда? Я бы так хотела жить вечно! И чтобы близкие были рядом и не страдали. Может, когда-то человечество научится вечной жизни? А может, в компьютерах — наша вечная жизнь? И они однажды улетят в космос и будут как люди — только навсегда? Без болезней и смерти? Будут ли они счастливы? Как бы хотелось узнать, случится ли это. И прожить подольше, чем какие-то восемьдесят лет.

***

— Катрин, приветик! — жизнерадостно орёт Курочкин, завидев меня в школьном вестибюле. — Я придумал шуточку. А ну-ка оцени!

Он суёт мне под нос шоколадку. На обёртке — равнодушная фиолетовая корова с жёлтым колокольчиком.

— Что тут смешного?

— У Милки скоро день рождения! — Он подмигивает. — Я ей подарю!

Во мне вспыхивает ярость — такая горячая, что я удивляюсь, почему эта несчастная шоколадка не тает.

— Знаешь что! Совсем не смешно. Совсем!

— Раньше ты иначе говорила…

— Дура потому что. Не смей! Больше никакой Милки. Ясно?

— Слушаюсь и повинуюсь, госпожа моего сердца! Только прикажи — и я совершу для тебя что угодно!

Курочкин удаляется, пятясь ко мне лицом и размахивая невидимой шляпой. Я не могу удержаться от улыбки, хотя мне совсем не смешно. Потому что… Даже если знакомая Дмитрия Владимировича поможет — разве это всё исправит? У Милы был ад дома — а я устроила ей ад ещё и в школе.

— Больше никакой Милки. Её зовут Миляуша.

Это я говорю всем. Отлавливаю по одному в вестибюле и говорю.

— Молодец. Я тебя даже уважать обратно стала, — замечает Ларионова.

— А что мне за это будет? — щурится Томилов.

— Дам тебе химию списать.

— Идёт!

Осталось самое трудное. Самое-самое трудное. Он наверняка меня не послушает. Ещё небось и пошлёт куда подальше. Но без этого — никак.

Пока я набираюсь решимости, дребезжит звонок. Довольный Томилов возвращает мне тетрадь:

— Ну, сегодня я точно получу пять!

— Поживём — увидим.

И мы довольно быстро пожили и увидели, как Юлия Антоновна вкатила Томилову два и опозорила его перед всем классом. Сам виноват. Вызвался отвечать, уткнул нос в тетрадь и забубнил:

— Это дополнительное сообщение я решила приготовить об известном химике…

— Стоп. — Юлия Антоновна спускает очки на кончик носа. — Давай-ка заново.

— Это дополнительное сообщение я решила приготовить…

— И когда, интересно, ты успел сменить пол? — любопытствует она, а по классу ползут смешки.

— Чё?

— Ты решила приготовить?

— Я… Э…