Сегодня – позавчера (СИ)

— Видимо меня не так. Давай, Натан, наливай, а то уйду. Пора мне.

Разлили, выпили, закусили.

— А насчёт формы — верно, — подытожил свои раздумья комбат.

— Если бы увидели, сами бы поняли.

— А ты где видел?

Опа! Опять попался. Крутимся, выкручиваемся:

— Да перед глазами стоит. Прямо, так и вижу. Но сам не сошью. Не умею.

— Натан?

— Вить, — Натан заёрзал на стуле рядом, — я тут с портнихой договорился.

— В смысле?

— Ты же говорил, что выйти не в чем, ещё в госпитале. Я же не знал, что всё так быстро решиться. А у меня в знакомых портниха одна. Хорошенькая.

— Как спец или внешне?

Натан махнул рукой:

— Одно другому не мешает.

— Всё-таки, друзей ты имеешь, — вставил я свои пять копеек.

— Никого не касаемо! Я уже много лет ей помогаю. Ей детей поднимать надо, она меня обшивает. И делает это, как видите, хорошо.

— Реклама — двигатель торговли.

— Что? А-а, ну да. Помогаю зарабатывать. Так вот, она придти хотела, мерки снять. Я отменил всё, думал — армия обеспечит. А теперь придется опять в глаза лезть. Да, опять же, дело не в этом. Мы с тобой как-то вели беседу, смысл которой был донесён до моей знакомой. Так вот теперь её интересует — как ты к дворянам относишься?

— Никак, — усмехнулся я. Видя непонимание Натана, добавил: — к дворянам не отношусь.

— Тьфу, ты. Да я не о том.

— Натан, ты как дитё. Ну как можно личные отношения строить на классовом признаке? Дворянство, как явление, отжило своё. Это я тебе уже говорил. Но это не значит, что все дворяне сплошь моральные уроды. Только большинство. Деградировавшее.

— Это как? — Андрей не понял.

— Обленившееся разумом, сердцем и душой.

— А-а. Не знал, что так бывает.

— Натан, ты скажи, она свой дворянский апломб проявляет?

— Ни разу не видел. Но всё у неё как-то иначе получается. Как-то чище, возвышеннее. А это, что ты назвал, может и не присуще ей.

— Эх, если бы они все так смогли — высокомерие попридержать, да делом бы занялись — без революций обошлись бы.

Мои собеседники разом напряглись, стали озираться. М-да, за языком-то следи!

— Ты не против встретиться?

— Конечно, нет. С чего вдруг? Человек нужным, полезным делом занят. Профессия уважаемая — не всяк сможет. А происхождение? Это как родинка на лице. Ну, есть. Ну, стесняешься. Ну и что? Человек-то причём? Он не выбирает, откуда в свет прийти. Человека судить можно только по его жизненному пути.

— Да, как шрам, — добавил комбат, больное это у него.

— Хорошо ты сказал, Виктор. Я запомню дословно. И ей передам. Как бальзам на душу ей слова твои будут. Особенно сыну её. Взрослеет он. Мир видит искажённо.

— Ну, вот и порешили. Натан, помоги в этом. Очень уж мне интересно, что за чудо он там видит, контуженный этот. Пошёл я. Нельзя мне с подчинёнными пить.

— Литр коньяка выели — вспомнил, — удивился Натан, — я тебе припомню!

— Натан, ну, правда. Я же теперь не боевой пенсионер, а комбат. На фронт меня не возьмут, такие, как ты, медики-душегубы зарубят.

— И я к этому первый руку и приложу. Меня ведь не пускают. На финскую пустили, а сейчас — нет.

— А я-то тут причём?

— Что ж мне одному оставаться?

— Еврейская морда! — хором, с комбатом, воскликнули мы.

— Да пошли вы по весёлому адресу. Вот подготовлю двух хирургов себе на смену, тогда, Андрюха, вместе на фронт и пойдём. Пропишу я тогда тебе — «годен». А пока этих щеглов научи, чему тебя тётка-война научила. Да, давай иди уже. Два часа уходишь, не уйдёшь никак. Надоел.

— Злые вы. Уйду я от вас. Давай на посошок. Что глазами хлопаешь. Обмануть хочешь? Кого, меня? Да, я твою еврейскую морду насквозь вижу. Доставай. Я же слышал звон не литра в редикюльчике твоём, а как минимум трёх стекляшек. Не делай ангельские глаза — от командира разведроты не спрячешь, особенно коньяк.

— Уел ты меня, Андрюха.

Разлили, выпили, закусили. Комбат как-то чудно стукнул каблуками, кивнул:

— Честь имею!

И свалил, оставив меня с открытым ртом.

— Это что было?

— Не обращай внимания. Он тоже контуженный. Правда, его посильнее твоего порвало. Вот теперь к месту и нет царских офицеров пародирует. Если бы не орден — ох и огрёб бы. А так — пожимают плечами, пальцем у виска покрутят и махнут рукой — контуженный. Ты лучше спой.

— Да, что я тебе, Шаляпин?

— Что ты ломаешься, как девочка. Я вообще старше тебя по званию — прикажу.

— А в ухо? Я тоже контуженный. Ладно, что-нибудь сейчас вспомню. Слушай. Не помню, что это, похоже, молитва: