Сегодня - позавчера. Трилогия

  Моё бессознательное тело передвигало ногами, шло туда, куда шли спины в выцветших гимнастёрках. Меня толкали, я уступал место, мне на плечи водрузили жерди носилок, я пёр их, как ломовая лошадь, даже не замечая, что с другой стороны люди меняются, а я пру и пру.

  Только когда ноги мои почему-то стали ватными, я поднял голову, взгляд мой из мрачных раздумий обратился к внешнему миру, я увидел перед собой голые ноги. Грязные, но, сразу царапнуло - ни натоптышей, ни сухих мозолей. Такими ноги были у моего сына лет до 3-х. Этот болящий, что путешествовал в СВ, он что, по земле никогда не ходил? Не носил кирзочей? Или туфли ему никогда не набивали ноги? Так не бывает!

  Я споткнулся и чуть не упал в дорожную пыль вместе с носилками. Меня, наконец, сменили.

  Выбитый этими пятками младенца из замкнутого круга отчаяния, я шёл рядом, растерянный, опустошённый. От голода и усталости меня мутило, мысли разбегались, как тараканы, прятались от меня в той мути, что наполняла моё сознание. Я попытался сосредоточиться. Это было непросто. Любое умственное поползновение вызывало взрыв головной боли и волну тошноты. Но, я всё дольше оставался в "реале", а не в "себе".

  Взгляд мой зацепился за носилки. Мои "спутники", увидев, что я качнулся в сторону носилок, быстро переложили на меня этот груз ответственности, то есть впрягли в дышло. Ничего у них не вышло - ноги мои сразу подкосились. И я упал бы, уронив носилки, но жердь носилок перехватили, меня чья-то твёрдая рука поддержала:

  - Держись, боец!

  Я посмотрел на пришедшего мне на помощь - невысокий коренастый усач, похожий на сибиряка - те такие же крепкомордые, с твердыми, уверенными взглядами.

  - Тагил? - прохрипел я. Почему "Тагил?". Вот меня коротит!

  - Барнаул, - улыбнулся в усы крепыш, - Земляк?

  - Бугуруслан.

  - Земляк, - удовлетворенно сказал усач, крепче сжав меня.

  Ни хера - земляк! Так меж этими населёнными пунктами как отсюда до Берлина. Такой логикой и немцы нам - земляки.

  - Как звать? Я - Пётр.

  - Иван. Кэноби. Оби Ван Кэноби.

  Пётр хмыкнул в усы, покачал головой.

  - Эк тебя угораздило. Хотя, у вас там, у татар, таких кровей намешано!

  - Как и везде.

  - Та - да!

  Он помолчал немного, потом пробормотал:

  - А встретились тут.

  - Угу.

  Пётр склонил голову ближе ко мне:

  - Бежать надо, - прошептал он.

  - Не смогу я. Сам иди.

  Пётр недовольно запыхтел. Молчал долго. Но, меня исправно тащил. И то - спасибо.

  - Смотри где идём! Глушь! - оглушительно шипел он, - щас не рванём - пожалеем.

  - Не смогу я. Брось меня. Я - обуза. - покачал головой я.

  Больно странным мне показался ты, Пётр.

  И ассоциации ты вызвал тревожные - Первоапостола тоже звали Пётр. С греческого - камень. А первосвященника звали Каифа. Тоже с их на наш - камень. А может это - один человек? Приговорил учителя, основал новую структуру - Церковь, где и стал первосвященником. И изложил свою версию событий в нужном свете в своей версии Книги. Не, не любитель осин Иуда был падлой, а вот такие умники и красавцы.

  - Вот тебя коротит! - обрадовал меня Громозека.

  - Помог бы лучше, - мысленно огрызнулся я.

  - Я же плод твоего больного разума. Чем я тебе помогу? - удивился Громозека.

  - Пощупай этого болящего на носилках.

  - А что с ним не так? - заинтересовался Громозека.

  - Пятки его.

  - Пятки? - призрак умеет играть голосом удивление? Какие продвинутые у меня глюки!

  - А ты присмотрись.

  Призрак Громозеки зазевался и прошёл прямо сквозь одного из немцев. Немец споткнулся, удивлённо осмотрелся. Громозека скривился, как лимона в рот засунул. Фыркнул.

  - Да, ладно! Духи - не материальны. Глюки - тем более. Чё вы тут мне ваньку валяете! - не поверил я.

  Громозека презрительно отвернулся. Протиснулся сквозь пленных, неохотно уступающих ему дорогу.

  - Ага, - крикнул он.

  Я вздрогнул. Казалось, что на крик среагируют "электрики", но нет, они равнодушно "пасли" наше стадо.

  Громозека исчез и появился за моим правым плечом.

  - Уважаю, Командир. Я думал, что тебе совсем мозги в гоголь-моголь взбило. Неужели только пятки?

  - Ну, не только. Ты же мой глюк, значит должен помнить как немцы поступали с теми, кто не хотел или не мог идти.

  - Есть такое. Решали быстро и просто. По-немецки, рационально - в расход.

  - А этот - особенный? А почему?

  - Точно! А ещё этот мутный "Тагил" нарисовался.

  - Должны быть ещё. Тут, по-ходу, опять театрализированная постанова намечается со мной в главной роли. Будем посмотреть.

  - Ахереть! Командир, как ты допетрил до этого?

  - У меня хорошие учителя были. Привет им передай.

  - Кому? - не понял, или сделал вид, что не понял, Громозека,

  - Кремню, Кельшу.

  - Кельшу не получиться. Жив он.

  - И то - радость! Какую постанову они разыграли со мной. Блин, одного не пойму - зачем было организовывать такой Голливуд ради какого-то контуженного?

  - А разве Кремень ошибся? Он никогда не ошибался.

  - Никогда. А его гибель?

  - А ты разве не знаешь - смерть это не конец.

  - Знаю, - вздохнул я.

  - Просто, иногда наиболее отличившихся отзывают на повышение досрочною Так что и ему я не могу привета передать. Он - далеко.

  Громозека вздохнул, отвернулся, просипел:

  - А я застрял здесь!

  - Сам виноват!