Сегодня - позавчера. Трилогия

  - Ах, да! Совсем забыл! Русского мужика казаки давно перестали считать своими. Зазнались. И в гражданскую вели себя в России так же, как на вражеской земле. Так кто ж виноват, что мужик перестал видеть в казаке опору Отечества, а увидел лишь разбойника? Татя. А с ними разговор у мужика - только один. На языке дубины и топора. А теперь, когда казаки одели мышиную форму фашистов, под знаменем со свастикой своих стали убивать - вообще звездец! Последний гвоздь в гроб казачества, как явления, загнали. А жаль. Но, вполне справедливо. Часть организма, что перестаёт функционировать штатно - отмирает и должна быть удалена из организма. То же самое произошло и с аристократией. Ни царя, ни князей, ни дворян. Они не захотели выполнять свою работу, единственной их функцией стало - паразитирование. Теперь их работу выполняют другие. Вы их красными наркомами называете. Как зазвездятся, станут паразитами - их тоже скинут. Народ у нас терпимый, но и на расправу ярый.

  - Чудно вы говорите, товарищ командир, - вдруг подал голос Крыс.

  - Уж как есть.

  - Вроде и не агитируете, а всё одно - агитируете.

  А ты не так прост, крыса.

  - А ведь теперь и вы - враг народа. И вам тоже нет возврата. Под трибунал потащат.

  - Бывает, - согласился я, - потащат. Так ведь и сам виноват.

  - Это в чём же? - вскочил Авторадио, - ты - сдался?

  - Нет. Хотя... Я дал себя застать врасплох, дал себя ранить, дал себя пленить.

  Оба моих собеседника пристально смотрели на меня. Не понимают? Или, как обычно, ненормальным посчитали? Охеревшим типом с завышенными требованиями к самому себе?

  А что, не так разве? Только требования эти не завышены. Виноват. Позволил случиться тому, что случилось. И что, что Волкодав энкеведешный выше званием? Пох на его геометрию! Не должен был самоустраняться, не должен был пускать всё на самотёк. Звание - ничто. Там - я был командир! Я был старшим, по-факту. И вся полнота ответственности - на мне. За плен, за обезглавливание подразделения в ответственный момент, за неизвестный мне исход прорыва. За жизни моих бойцов. За смерти, которых можно было избежать.

  В том числе за жизнь этого призрака, что топает сквозь всё ещё зелёные кусты. Ветки с уже редкими листьями исчезают в нём, как в голограмме. Дико видеть было происходящее. Сознание противиться неестественности процесса - ветки должны изгибаться, отталкиваемые телом идущего, а не растворяться в нём.

  Я так явно смотрел на Громозеку, что двое моих спутников тоже посмотрели в ту же сторону, ничего не увидели, этого павшего, но восставшего, бойца видел только я. Ничего не увидели, переглянулись. Пох на них! Пусть думают что хотят!

  - Статус?

  - Населенный пункт. Пять подворий, пристройки, сараи. Населения нет. Тел тоже. Живности - никакой.

  - Точно?

  - Я бы живых учуял.

  - Тогда, привал окончен! - приказал я уже вслух, поднимаясь, помогая себе рукой, цепляясь за дерево, - Пятачёк, а не пора ли нам подкрепиться? Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. Стаканчик здесь, стаканчик там - на то оно и утро!

  Напевал я себе под нос. И уже мысленно:

  - Громозека, а ты пожрать не найдёшь? Может у тебя и на жрачку нюх прорежиться?

  - Попробую.

  - Попробуй. Тебе-то хорошо - ты уже никакой нужды не испытываешь. А я вот - мёрзну, болею, голодаю, недосыпаю. И вообще - работа военнопленного - сплошной стресс! И молока за вредность не выдают.

  И мы рассмеялись. А когда увидели лица моих спутников - ржали ещё хлеще! Хотя, их понять можно - человек, который в наглую узурпировал власть в отряде, смотрит в никуда, разговаривает сам с собой, ржёт без причины. Явно - тронулся по фазе! Прямо - за будущее страшно.

  - В голове моей опилки - не беда! Да, да, да! Но кричалки и вопилки сочиняю я неплохо, иногда. Да!

  Прямо и настроение от этой песенки из детства стало повышаться:

  - Хорошо живет на свете Винни Пух! Оттого поёт он эти песни вслух. И не важно - чем он занят, если он худеть не станет. А ведь он хуеть не станет! Никогда! Да!

  - Посёлок был покинут в спешке. Население оставляло на местах всё. Вообще всё.

  - Странно.

  - То-то и оно. Немцы всех выгоняли с нашего пути? Так я подумал, но, блин, на кой ляд такие сложности?

  - Вообще всех? Вообще никого не видели?

  - То-то и оно. Страшно даже было. Печи - тёплые, постели - расправлены, в умывальниках - вода. Припасы - в ангарах и погребах. Не велики, конечно, но были! И ни одной живой души! Как все разом испарились в мире, только мы одни и остались. От одной мысли такой - озноб колотил. Чертовщина прямо мерещиться начала.

  Особист покачал головой, вздохнул, потёр глаза, с горестью посмотрел на пустую кружку, чай в которой иссяк уже час назад и встал:

  - Караул! Отведите арестованного на гауптвахту. Завтра - продолжим выслушивать похождения бравого солдата Швейка.

  Не верит. Это я тебе ещё не всё рассказываю. На самом деле было ещё сложнее всё.

  - Сколько нам ещё идти? - спросил я Пяткина.

  Сфинкс показывает мне ряд символов. Они мне ничего не говорят. Правильно - нашей системы счисления он не знает, да и цифр-букв - то же. А я не знаю - его.