Сегодня - позавчера. Трилогия

   А во! Убить Гитлера! Даже самому смешно. С его-то охраной? Кого помельче? Бессмысленно. Редко когда личность определяет ход истории. Как дедушка нацистов Маркс говорил - на ход шестерёнок истории влияют лишь производящие силы и производственные отношения. Личность может повлиять на эти весы истории лишь в определённые моменты неустойчивого равновесия. Когда вероятность нескольких вариантов развития событий равна. Как это называется? Точка бифуркации, или что-то навроде того. Гитлера убивать поздно. Это ничего не изменит. Война и победа Рейха нужна не ему, а всем немцам. До лета 44-го. А там уже и сам Сталин не остановит наш народ. Гитлера надо было бы убивать в Мюнхене тридцатых. Да и то не факт. Была бы у вождя Рейха другая фамилия, да и только.

   Вот, зараза! Куда не кинь - везде клин. Предки не дурнее нас были. Зачем я здесь?

   Так я ничего и не придумал. Весь план, со всеми "пунктами" - коту под хвост.

   Но я-то ведь здесь? С "испытанием". Значит, не просто так? Что-то должно быть.

   Ладно, подождём, а там посмотрим. Как говорится - делай, что должен, а там видно будет.

Отступление от повествования.

Телефонный разговор:

- Здравия желаю!

- Как отпуск, Сара?

- Нормально, но тут возникли обстоятельства.

- Докладывай, что, унюхал что-то?

- То-то и оно, унюхал. Тут эшелон разбомбили. В бреде один боец очень необычное болтал.

- В бреду чего только не бреханут.

- Но, не так! Чую я - ЧУЖОЙ он! Совсем чужой.

- Чуешь, говоришь? Немец?

- Не знаю. Вроде и наш, а вроде и не наш.

- Арестовывай.

- Так не за что ещё. Кроме чутья моего и нет ничего. А если вспугнём?

А если он не один?

- Что предлагаешь?

- Наблюдать. Объект всё одно - не сбежит. Не помер бы. Прошу разрешения залегендироваться в больнице для наблюдения.

В трубке некоторое время было только сопение.

- Ты знаешь, какая в тебе потребность?

В ответ усмешка:

- Знаю, но у меня такое чувство, что это самое необычное и интересное дело в моей жизни.

В трубке опять некоторое время было только сопение.

- Чуешь, говоришь?

- Моё чутьё сколько раз наши задницы спасало?

- Ладно! Так и быть! Посмотрим, что ты там нароешь. Что нужно тебе от нас?

Дальше пошёл деловой разговор по деталям.

Телячья отбивная.

Что-то же надо делать?

   А зрение ко мне вернулось. И слух. Меня перестали пеленать, как мумию. Только повязка на голове - затылок разбит на одиннадцать швов. Аароныч говорит на перевязках, что я просто везунчик. Такие травмы, "просто не совместимые с жизнью", по его словам, и "такая положительная динамика восстановления". Аароныч, типичный русский еврей, просто светился от радости, как будто не я поправлялся, а он.

   Ещё сюрприз - я теперь - Виктор Кузьмин, старшина какой-то там части. Новая идентификация, новое тело, новое лицо. Хотя очень похож на себя прежнего. И рост примерно такой же, хотя не мерил, где-то между 180 и 190 см. На вид и размер ноги совпадает, только плоскостопие пропало.

   В палате со мной лежали раненные в той бомбёжке. Один сослуживец моего тела. У него оторвало ступню, располосовало осколком косые мышцы спины. Он и посвятил меня, беспамятного, в "легенду". Мне двадцать семь. Не женат, детей нет. Как призвался, так и служу по контракту, а не, у них это называется "сверхсрочная". Родом с Урала, служил под Байкалом, в мае началась переброска нашей армии на запад (не догадывался Сталин о готовящемся нападении, говорите? Ох, и крут дедушка Ёся!). Попали под бомбёжку. Я, как самый еб...тый, т.е. герой, шмалял из ручного пулемёта по бомбардировщикам. В наш вагон-теплушку как раз угодила бомба. Пять человек погибли - не успели убежать от состава. Сослуживцу оторвало ногу, меня взрывам перекинуло через платформу с орудиями и приложило о штабель шпал. Удар был такой силы, что штабель рассыпался, как поленница дров. Посчитали меня мертвым, даже в рядок с убитыми положили. Только когда в машину грузить трупы стали, заметили - представившиеся остыли, а моё тело было ещё теплым. Так я оказался в узловой станционной больнице.