Сегодня ты, а завтра

Вот этого делать не стоило. Потому что ладонь Кипариса попала прямо на кнопки пульта, причем на все сразу. Внизу чуть слышно заверещал мотор, люлька дернулась, подалась чуть вправо, вниз, влево и наконец вверх. Глупая машина, казалось, решала, как бы получше досадить Кипарису. Видимо, она давно ненавидела маляров, целыми днями гонявших ее вверх-вниз, и просто дожидалась подходящего момента. Люлька поползла вверх. Негр с Барби, как раз отрабатывающие позу «мужчина сзади, в полуобороте, с захватом правой ноги партнерши», разом повернули головы в сторону окна и конечно же увидели и люльку и Кипариса, отчаянно пытающегося справиться с пультом. Однако Эдик сделал только хуже. Вместо того чтобы скрыться над окном, люлька снова дернулась, зацепилась чем-то за наличник и перевернулась. Причем не наружу, что было бы для Кипариса более желательно, несмотря на вероятные переломы, а внутрь. Эдик заметил стремительно надвигающийся на него красно-черный узор персидского ковра, затем ощутил щекой его поверхность, а потом нащупал что-то липкое, скользкое и очень знакомо пахнущее. Ну конечно, внутрь спальни опрокинулось не только ведерко, но и большой бидон с краской, который Кипарис затащил на люльку, чтобы не ездить вверх-вниз за новой порцией. Эдик лежал на полу посреди огромного расплывающегося озера голубой краски и готов был не только провалиться сквозь землю, но превратиться в звездную пыль, распасться на молекулы, сгореть в паровозной топке и развеяться пеплом по ветру. Но, к сожалению, ничего такого сделать было невозможно. И Кипарис не нашел ничего лучше, как встать на четвереньки и поднять голову. Самое ужасное, что даже в этот драматический момент он продолжал пожирать глазами тело Барби и любоваться новым ракурсом. Надо сказать, отсюда, с ковра, видно было гораздо лучше.

Однако влюбленной парочке не понравилось присутствие чужого. Да и крепкий запах краски не способствовал продолжению. Негр вскочил с постели, прошлепал своими огромными ступнями по краске и схватил Эдика за шиворот.

– Ты кто?! – прогремел он.

– Я... Эдик... – только и ответил Эдик.

Тут пришла очередь очаровательной хозяйки. Ничуть не стесняясь Кипариса, она подошла к нему вплотную и проговорила:

– Ты, свинья, признавайся, тебя подослал мой муж?!

Английский язык Эдика оставлял желать лучшего, но он понял все.

– Н-нет, мэм, я просто маляр. Я крашу.

Для убедительности он взмахнул рукой, демонстрируя процесс покраски. Негр живо выкрутил ему руку так, что Эдику ничего не оставалось, как согнуться в три погибели.

Потом Барби перекинулись с негром несколькими фразами, пощелкала кнопками телефона, и через пять минут в комнату вошли несколько полицейских. Они без лишних слов надели на Кипариса наручники и увезли с собой.

...Лысый человек хохотал без остановки уже минут пять, не меньше. От смеха он весь покраснел, на толстой шее набухла жила, он хлопал себя по ляжкам, причмокивал, сопел, брызгал слюной и разражался все новыми и новыми приступами хохота. В конце концов от тюремной куртки отлетела верхняя пуговица. Эдик Кипарис курил и хмуро наблюдал за своим новым знакомым.

Здесь, в городской тюрьме, содержались люди, совершившие легкие правонарушения. Этой стерве Барби, которую, как уже успел выяснить Кипарис, звали Мери Дэвис, все-таки удалось упечь его сюда. Бесплатная порнуха обошлась Кипарису слишком дорого – три месяца тюрьмы за хулиганство с его половинчатым статусом могли сыграть злую шутку. С эмигрантами нигде не церемонятся, а тем паче в Америке.

Лысый человек наконец успокоился, тоже закурил и сказал:

– Ничего, в следующий раз умнее будешь.

– Это как?

– Нечего было в маляры идти. Что за удовольствие целый день кистью махать. Ну вот разве что за бабами в окна подглядывать.

Он снова посмеялся.

– А что мне оставалось делать, Евсей? – Эдик уже знал имя своего нового знакомого. – Куда отправили, туда и пошел. Я здесь человек новый, неопытный.

– А если бы тебя на урановые рудники послали, тоже бы пошел? Эх, дурак ты, дурак. Дуб. Вернее, как там у тебя фамилия?

Странное дело – Эдику совершенно не хотелось обижаться на слова Евсея. Была в нем какая-то крутизна, дающая право разговаривать с людьми, не выбирая выражения. И доброжелательность. Эдик чувствовал, что он может и хочет помочь. К тому же встретить в тюрьме соотечественника – уже одно это было большой удачей.

– Живешь в двух шагах от Брайтона, а узнать, что да как, не соизволил, – продолжал учить его уму-разуму Евсей. – Да меня там каждая собака знает. Пришел бы, поговорили как люди, обсудили дела, глядишь, и не пришлось бы тебе в маляры идти. Фильм «Крестный отец» видал?

– Да.

– Ну вот. Пришел бы ко мне и все тут.

К Евсею, или, как его называли, Беляку (только потом Эдик узнал, что это не кличка, а его фамилия), окружающие относились с почтением. Конечно, в тюрьме сидело немного советских эмигрантов, но каждый из них знал, кто такой Беляк.