Сегодня, завтра и всегда

Какое прекрасное и могучее явление природы, сказали физики. Никем не предсказанное, но, в сущности, так ожидаемо очевидное. Магнитными полями нужно было разрушать этот рой шаровых молний, а не ядерными зарядами. Это — на будущее…

Машина остановилась перед домом аэродромовских служб, и Сахнин поднялся в диспетчерскую. Стена, выходившая на летное поле, была стеклянной, и он задержался, глядя на красоту вечернего подмосковного пейзажа. На краю поля стояли березы, закатное солнце освещало листья грустными лучами, и казалось, что это не бетон отнял у леса его долю пространства, а, наоборот, березы уверенно наступают на посадочную полосу. У них было на это право. Это была их земля.

Двадцать миллиардов лет этому миру. Этой красоте. Когда жила и мыслила целая Вселенная разумных миров, когда все было иным, ему, Сахнину, непонятным, может быть, тогда и красота была немыслимо иной? И те, кто жил тогда, не оценили, не поняли красоты своего мира? Ее неповторимости?

«О чем это я? — подумал Сахнин. — Не жалеть же о прошлой красоте, которой, может, и не было никогда…»

В диспетчерской он спросил городской телефон. Набрал номер, назвал себя, попросил дежурного врача. Тишина длилась минуту, и вторую, и третью, и напряжение росло, будто Сахнин стоял перед экраном, и на него неслись плазменные пузыри, космические шаровые молнии, и мир опять висел на волоске.

— Вы слушаете? — голос женщины едва прорывался сквозь помехи. — Вы слушаете? Вы можете приехать? Степан Герасимович Сахнин только что скончался. Вы слушаете?

Мир взорвался…

* * *

…И возникли планеты. И на одной из них — жизнь. Настоящая жизнь! Такая слабая… Я волнуюсь, когда думаю об этом. Я умираю, а она набирается сил. Я хочу помочь ей. Но я бессильна. Стараюсь не думать о них, потому что знаю: когда я о них думаю, в их системе что-нибудь происходит. Вспышки на звезде. Магнитные бури. Взрывы вулканов. Потопы. Я думаю о них и чувствую, как шаровые молнии несутся к планете, и не могу остановить, не в силах…

Они живут. Развиваются. Они никогда не достигнут могущества, которое было у меня. Потому что они — моя часть, а я угасаю. Они не знают об этом и, надеюсь, не узнают. Для них мир огромен. Они, вероятно, думают, что смогут в нем — во мне — разобраться. Пусть пробуют. Это отточит их разум. И возможно, когда я угасну окончательно, они поймут мою сущность. Поймут мою жизнь и мою смерть.

Они уже достигли такого могущества, что в силах уничтожить себя. Свою планету. Я боюсь за них. Или за себя? Да. За себя. И за них. Это все равно.

Мучительно. Звезды взрываются все чаще. Чернота. Ее во мне все больше. Пройдет время, исчезнут последние звезды, угаснет свет галактик, остынет газ, во мне не останется ничего, кроме черных дыр, распавшихся планет, и все это будет разваливаться на атомы, и атомы перестанут излучать энергию и распадутся на частицы, но мысль моя угаснет раньше. Останется тело, мое мертвое тело. И только они, если не погубят себя сейчас, смогут что- нибудь сделать. Станут могучими настолько, что помогут мне не умереть окончательно.

Я для них — Вселенная. У них нет ничего, кроме меня. Они должны спасти меня… Сначала себя, потом — меня. Чернота… Где же свет?.. Да будет ли когда-нибудь свет?!

ПРОЧИТАВ РАССКАЗ…

Фантастика и реальность, реальность и фантастика… Где грань, отделяющая одно от другого в наш бурный век новых открытий и свершений?..

Несмотря на явную фантастичность приема, рассказ «20000000000 лет спустя» прочно опирается на жизнь, на реальные события, столь пугающе часто происходящие в наши дни, любой из которых может стать последним в истории человечества.

Подойдем к вопросу с другой стороны: что считать реальностью, а что — фантастикой? Печальное знамение времени: ни ход подготовки американских военных к нанесению «ответного» ядерного удара, ни сама возможность ошибки в действиях американской системы ПРО (противоракетной обороны), ни страшная суть «варианта «Трамплин» (этот «вариант» может носить любое другое кодовое наименование) сейчас уже никакая не фантастика. Говоря о «фантастичности приема», я делаю мысленный акцент на слове «прием»: введение в рассказ в качестве персонажа мыслящей Вселенной — лишь метод, позволяющий в контрастных тонах обрисовать угрозу, нависшую над другой разумной Вселенной — нашей, земной, цивилизацией.

Обратимся к некоторым фактам недавнего прошлого. Каждый этот факт уже сам по себе мог бы лечь в основу рассказа — фантастического или реалистического, разве в приеме дело?

…Октябрь 1971 года. Все радио- и телестанции США получают кодовое сообщение «Национального центра предупреждения», расположенного в атомном убежище неподалеку от Колорадо-Спрингс, штат Колорадо. В послании, заготовленном на случай ядерной войны, говорилось: «Президент Соединенных Штатов объявляет состояние общенациональной тревоги. Все радиостанции немедленно прекращают свою работу и перестраиваются на волну Центра предупреждения». Замер эфир, и лишь через час пришло сообщение — тревога ошибочная.