Сегодняшний вчерашний день

— У Жданы дефектный ген, что, по словам ученых, гарантирует вшитые проблемы наследникам с вероятностью девяносто восемь процентов, напоминаю. К тому же, у нее по большей части мой генотип, человеческий. А для исследований им, прежде всего, необходим тип шанта. Ребенок с малой долей вероятности родится шанта и с еще меньшей без дефектного гена. Ты единственная в своем роде, пока. Но это не главное. Ты с такой легкостью и в таком тоне говоришь о своей сестре и будущем племяннике. Это меня пугает. Что случилось?

— Ничего. Скажи им, что я люблю их и скучаю, — Янат на секунду прижала руку к губам и затем легонько махнула пальцами в сторону, — и после моего следующего задания, я приеду, обещаю. Но лучше, если мы пересечемся на Янусе.

— Какого задания? — Янат с удивлением поняла, что хватка у отца по-прежнему железная. Он либо что-то знал, либо безошибочно вычислил в ее голосе нужные ударения.

— Ты помнишь Ингу? — спросила она.

Отец откинулся в кресле и прищурился. Его пальцы постукивали по столу, по ту сторону экрана, а она по эту чувствовала предвкушение острой схватки. Чуяла его воинственный настрой. Почему, интересно? Он всегда показывал свое отношение к ее профессии внешним неодобрением. "Риски слишком высоки", — сказал как-то, — "а ты мой ребенок. Мне просто не может быть все равно". Но, тем не менее, в эту часть ее жизни не вмешался ни разу.

— Вы около года не работаете вместе. До этого она шесть лет была твоей напарницей.

— Да. Мне сказали, что месяц назад она пропала во время экспедиции.

— Ага, — в голосе отца Янат услышала неприкрытый сарказм, — помниться, ее судьба тебя не особо волновала. Вы плохо расстались. Она избегала общения с тобой. Считала двинутой. А контактер, по ее мнению, не может быть без башни. Это ты мне рассказывала еще тогда. И вдруг, ее жизнь стала тебе небезразлична?

Янат смутилась, начала невольно оправдываться, прежде чем почувствовала это и оборвала себя.

— Все же шесть лет что-то да значат, пап. Мы были подругами и какого черта? Я что, должна плюнуть и забыть? Стоп. Хватит ловить меня на живца. В общем, дело обернулась так. Два дня назад меня вызвал Кривленко и сказал, что я получила новое задание. В составе внеочередной экспедиции, чья цель найти Ингу и ее напарника, и провести параллельно научные изыскания.

— Для такой белиберды тебя не отправляют обычно. В чем подвох? — внезапно голос отца стал очень напряженным, а в его взгляде (нет, не может быть) Янат разглядела хорошо скрываемый страх.

— В планете. Это Навь.

— Нет, — сухо и совершенно без эмоций произнес он.

— Я

— Нет, — перебил отец, и его губы на мгновение сжались так плотно, что превратились в линию, — я приложу все усилия и задействую все свои связи, чтобы ты туда не полетела.

— Ты не можешь, — Янат горячей волной накрыли гнев и раздражение. — Это моя жизнь! Мне тридцать. Пора бы смириться с тем, что я вольна принимать решения сама. Я не совета прошу. Я ставлю тебя перед фактом!

— Нет, — грубо и окончательно.

Вдруг, ее осенило. От понимания по коже волной побежали мурашки.

— А что ты сделаешь? — тихо и мягко спросила Янат, — отдашь меня ученым? Опять? Почему у тебя такая реакция, папа? Даже Кривленко лгал мне в глаза, говоря о поездке, как о ничего не значащей прогулке под луной. И я впервые видела, чтобы он так откровенно изворачивался, обходя острые углы моих вопросов. Что там такого? Что такого страшного находится на этой планете?

4 глава

Вечер подкрадывается, словно большая кошка, тихо ступая мягкими лапами. Наплывает серебряной дрожью воздуха, лиловыми и розовыми тенями. Первые летучие мыши с пронзительным писком покидают чердак и пикируют мошкару в воздухе. От вьющейся по забору розы, чьи бутоны почти полностью закрыли собой сетку, разливается сладкий аромат. Сейчас он особенно чувствуется, на изломе дня, когда остывающая земля отдает свой жар, насыщенный запахами — цветов, травы, ягод, сухой пыли, куриного помета и едва уловимый сырости. Тем временем, тени недавно прозрачные и легкие темнеют, вбирая в себя черноту, становятся плотными и тяжелыми. Дымка над крышами, расцвеченная золотистым сиянием тускнеет, но небо! Небо пронзительной, глубокой синевы, чистой и насыщенной по цвету. Гладкое, как след от утюга на простыне. Стремительно накатывает сумрак. Торопливо, давясь углами, поглощает улицу, дома, деревья. Последние розоватые блики на скатах крыш ярко вспыхивают и гаснут, уступая право царить ночи.

От реки волнами набегает прохлада. Воздух становиться сырым и от него зябко. Хочется укутать плечи шалью, курткой, хоть чем-то. Небо уже антрацитовое. Поле, на которое звездный пахарь щедрой рукой вот-вот кинет пригоршню алмазов. Бледная, почти белая луна, с кляксами на изнеможенном челе неторопливо плывет в вышине. Она круглая, яркая, и, несмотря на эту свою бледность, слишком яркая. Как прореха на занавеске, сквозь которую лучиком бьет свет.

Мир вокруг изменяется. Тухнут краски, уходят цвета, но вместе с тем на место жаркой, пыльной солнечной реальности приходит другое настоящее. Мрачное, загадочное и, как ни странно, уютное.