– Совершенно верно, – поддакнул кто-то. – Что бы сделал Железный Кулак, если бы он был здесь?
– Он распорол бы себе живот, прежде чем оставил свои мечи! Сделал бы это сегодня же вечером на переднем дворе! – предположил Серата Томо, молодой человек, старший сын генерала, помощник командира Четвертой армии. – Хотел бы я, чтобы здесь был Железный Кулак! Он мог бы сразу понять… он первым вскрыл бы себе живот!
– Я думал над этим, – Генерал Кьесио хрипло откашлялся. – Кто-то должен отвечать – выполнять свой долг! Кто-то должен сказать, что сюзерен – это значит ответственность и долг!
– Простите, но вам лучше придержать язык, – посоветовал Ябу.
– Какая польза в языке для самурая, если ему запрещено быть самураем?
– Никакой, – подтвердил Исаму, старый советник. – Я согласен – лучше умереть.
– Простите, Исаму-сан, но это в любом случае наше ближайшее будущее, – выразил свое мнение Серата Томо. – Мы подсадные голуби для какого-то подлого ястреба!
– Пожалуйста, придержите все же языки, – повторил Ябу, пряча свое торжество, и осторожно добавил: – Он наш сюзерен, и, пока господин Судару или Совет открыто не возьмут на себя ответственность, он останется сюзереном и мы обязаны ему повиноваться.
Генерал Кьесио посмотрел на него, невольно пытаясь нащупать рукоятку меча:
– Что вы слышали, Ябу-сама?
– Ничего.
– Бунтаро-сан сказал, что… – начал советник. Генерал Кьесио вежливо прервал его:
– Простите меня, пожалуйста, Исаму-сан, но что сказал или не сказал генерал Бунтаро – это неважно. Верно то, что говорит Ябу-сама. Сюзерен есть сюзерен. При этом у самурая есть свои права и у вассала есть своя права. Даже у дайме, не так ли?
Ябу оглянулся на него, определяя серьезность этого вызова.
– Изу – провинция господина Торанаги. Я больше не дайме Изу – только ее управляющий. – Он осмотрел огромное помещение: – Все здесь, да?
– Кроме господина Нобору, – уточнил генерал, – он имел в виду старшего сына Торанаги, которого все не любили.
– Да, так и есть. Ничего, генерал, китайская болезнь скоро прикончит его и мы навсегда распрощаемся с его грязными шутками, – заметил кто-то.
– И этой вонью.
– Когда он возвращается обратно?
– Кто знает? Мы даже не знаем, почему Торанага-сама отправил его на север. Лучше бы он оставался там.
– Если бы вы были с такой болезнью, вы бы так же плохо шутили.
– Да, Ябу-сан. Да, я бы тоже. Жаль, что он болеет сифилисом, он хороший генерал – лучше, чем Холодная Рыба, – добавил генерал Кьесио, назвав тайную кличку Судару.
– Э-э-э, – присвистнул советник. – Это дьяволы воздуха заставили вас распустить языки. Или саке?
– А может, китайская болезнь? – съязвил генерал Кьесио с горьким смехом.
– Спаси меня Будда от этого! – поостерегся Ябу. – Если бы только господин Торанага передумал насчет Осаки!
– Я бы покончил с собой, если бы его это устроило, – заявил молодой человек.
– Не обижайся, сынок, но ты витаешь в облаках. Он никогда не передумает.
– Да, отец. Но я совершенно не понимаю его…
– Мы все поедем с ним? Тем же составом? – осведомился Ябу немного погодя.
Исуми, старый советник, внес полную ясность:
– Да. Мы поедем как сопровождающие. И две тысячи человек с полным парадным снаряжением и обмундированием. Чтобы добраться туда, нам потребуется тридцать дней. Выезд через шесть дней.
– Времени немного. Не так ли, Ябу-сама? – спросил генерал Кьесио.
Ябу не ответил. В этом не было необходимости – генерал и не ждал ответа. Все примолкли и погрузились в размышления. Открылась боковая дверь, вошел Торанага, сопровождаемый Судару. Все принужденно поклонились, Торанага поклонился в ответ и сел лицом к присутствующим. Судару, как предполагаемый наследник, сел немного впереди него, также лицом к остальным. Нага вошел через главную дверь и закрыл ее.
Мечи были только у Торанаги.
– Мне сообщили, что кое-кто из вас говорит об измене, думает об измене и замышляет измену, – холодно сказал он.
Никто не ответил и не двинулся с места. Медленно, неумолимо Торанага переводил взгляд с одного на другого. Все сидели без движения. Потом генерал Кьесио заговорил:
– Могу ли я почтительно спросить у вас, господин, что имеется в виду под изменой?
– Любые сомнения в приказе, решении, позиции любого сюзерена в любое время являются изменой, – бросил ему Торанага.
Спина генерала напряглась:
– Тогда я виновен в измене.
– Тогда выйдите и совершите сеппуку – сразу же.
– Я это сделаю, господин, – гордо отвечал старый солдат, – но сначала я публично напоминаю о своем праве произнести речь перед вашими преданными вассалами, офицерами и…
– Вы лишаетесь всех прав!
– Очень хорошо. Тогда я, как хатамото, заявляю о своей воле умирающего – за мной двадцать восемь лет безупречной службы!
– Говорите, но покороче.