Сеятель бурь

Очередной поход готовился со всей тщательностью, присущей Наполеону. Застать его дома не представлялось возможным, его видели то на литейном заводе, то в артиллерийском депо, то в гвардейских казармах, то в корпусе Понятовского, уже почти укомплектованном и готовом выступить против далекого неприятеля. Донесения о встречах и маршрутах передвижения Бонапарта исправно складывались Протвицем на Лисовом столе к великой печали моего секретаря. Работа с бумагами никогда не числилась его любимым занятием.

И все же время от времени мы встречались с наместником Зевса и столпом российской государственности в салоне Екатерины Павловны Скавронской, где я продолжал бывать регулярно в отличие от Наполеона. Фигура его являлась предметом обычных толков и пересудов в этих гостеприимных стенах, и потому, в очередной раз взлетая в залитую огнем тысячи свечей залу, я ничуть не удивился рокочущему голосу сиятельного графа Литта, втолковывавшего кому-то:

– Что же тут странного, дорогой мой? На то Павел Петрович императором и зовется, чтобы вокруг его трона цари да принцы стояли. Эллины, поди, не один век без государя жили, даст Бог, еще поживут! Для России же в том, что Бонапартий по сей день здесь обретается, лишь польза да почет, а и Павлу Петровичу вернейшего, нежели он, поди, не сыскать. Со временем все образуется. Я своими ушами слышал, как государь-император Наполеона Карловича царским величеством именовал, а это знак, помяните мое слово, верный знак!

– Вы слышали, граф? – едва поздоровавшись, начала Екатерина Павловна. – Говорят, в Санкт-Петербурге зреет новый заговор!

– Да ну? – удивился я, немедленно обращаясь из любезного кавалера в австрийского военного атташе.

– Мне о том доподлинно известно. – Графиня Скавронская понизила голос и начала обмахиваться веером, точно намереваясь развеять в воздухе едва отзвучавшие слова. – А чему, по сути, удивляться? Англичане против императора уже давно злоумышляли. Не вышло у них через Роджерсона зельями его опоить, вот и хотят, как тогда, в 1801 году, силой оружия государя извести.

– Откуда же такие слухи? – точно между прочим с улыбкой поинтересовался я.

– Нынче утором Юлий Помпеевич был на приеме у императора. Обсуждался будущий поход. Так вот там-то господин от артиллерии генерал Бонапартий непреложные доказательства и привел, что британские шпионы близ дворца его величества гнездо свили и буквально ежеутренне на вахт-парадах присутствуют, – невольно цитируя отчима, сообщила Екатерина Павловна.

Я едва не поперхнулся от такого заявления, но вовремя осознал, что представляю здесь интересы совсем другой страны, и взял себя в руки.

– Там звучали имена? – тихо спросил я.

– Пока нет, – точно так же заговорщицки отвечала моя нежная подруга. – Сами должны понимать, где основания полагать, что измена не угнездилась среди тех, кто был на совете?

– В любом случае им теперь известно, что заговор уже не кромешная тайна, – возразил я. – Стало быть, сейчас они будут таиться.

– Граф Литта об том говорит, что, ежели будут таиться так, что и глаз на императора поднять не посмеют, тогда можно сказать, что и заговора никакого нет. А ежели всполошатся и станут дергаться, как марионетки в цирке, то себя тем самым и выдадут. В любом случае Бонапартию поручено следственную комиссию возглавить и все досконально о заговоре вызнать.

– Надо будет уступить ему своего делопроизводителя, – сводя разговор в шутку, бросил я. – Эта ищейка чужой кусок за три версты чует.

– А все же, определенно вам скажу, заговор есть, – тихо проговорила Екатерина Павловна, направляясь к гостям. – Но, полагаю, он не помешает вам остаться нынче вечером?

От каменных стен Брусьева Костыля уже вовсю тянуло осенней сыростью, и потому каждый день здесь жарко пылал камин, пытаясь обогреть продрогших хозяев.

– О, наше северное лето, карикатура южных зим, – бросая тоскливый взгляд в окно, с чувством процитировал Лис замечательную фразу, еще не вышедшую из-под пера юного царскосельского лицеиста. – Слушай, граф, я уж не знаю, кому здешняя осень – болдинская, но лично мне это «пышное природы увяданье» абсолютно не в тему. Пора уже наконец в поход на Неаполь, там хоть тепло, – во всю прыть тосковал мой напарник. – Как хорошо было в Турции! Море, солнце, воздух – хоть по чашкам разливай. Дамочки в неглиже у фонтана курлычут… Я, кстати, обещал им вернуться, а до сих пор околачиваю тут не пойми что не пойми чем. Это правильно? Можешь не отвечать, я тебе и так скажу: это неправильно. Они там, поди, уже новый фонтан слез наплакали, а мы все ни ухом ни рылом. Харэ балдеть! Поехали в разведку!

– Что разведывать? – Я, усмехнувшись, прошел через библиотеку и, водрузившись на подоконник, уставился на улицу. – Осень здесь действительно наступает слишком рано. – Я обернулся к тоскливо развалившемуся в кресле Сергею. – Знаешь, у меня такое ощущение, что я уже эту картину видел.

– В последние дни – каждое утро, – хмуро глядя в огонь, парировал Сергей.

– Нет, не сейчас, хотя и здесь. Помнишь, когда ты газету притащил.