– Мам, я люблю его. СЕЙЧАС
. Не знаю, что будет завтра. Но в этот момент я не представляю себе, как жить без надежды на новую встречу.– Рина, единственная причина, почему я не одобряю ваши отношения – твоя наивность и неопытность. Ты влюблена и можешь совершить ошибки, о которых потом будешь жалеть, – она посмотрела на меня с нежностью, – Но запрещать тебе любить я не могу. Вы выросли вместе, ты знаешь его как себя, и это лучший выбор, который ты могла сделать.
В глазах отца я прочитала вердикт – как быстро ты выросла, девочка моя. Встречаться нам разрешили. Теперь мы были парой. Горячая рука Доброго, сжимающая мою ладонь, говорила мне, что это не сон.
Когда я провожала его до машины, мы обнимались, он грел мне руки своим дыханием и целовал мои холодные пальцы. Прощальный поцелуй был очень скромным, наверняка, в окно за нами наблюдала моя мама.
Между нами ничего не изменилось, мы так же говорили каждый вечер по телефону. А ещё мы стали писать друг другу письма. Простые бумажные письма в конвертах, где рассказывали друг другу о своих чувствах каждый день. Я получала белые конвертики регулярно каждую неделю и на следующий же день отправляла свой ответ. Это было очень трогательно, излагать ему мои мысли на бумаге и трепетно ждать ответ.
Примерно раз в неделю Дима приезжал ко мне, и у меня была реальная возможность прикоснуться к моему герою и поцеловать его. Обычно мы гуляли по пляжу, а замерзнув, грелись в машине. Он держал меня за руку, и мы говорили обо всём на свете.
В те моменты я чувствовала себя самой счастливой на планете, потому что моя Вселенная была от меня в двух шагах. После разговора с родителями пропало ощущение нарушения чего-то запретного, пропало ощущение обмана, и наши поцелуи становились всё более откровенными. Иногда он отрывался от меня и пристально смотрел мне в глаза, как будто убеждаясь, что я всё ещё шестнадцатилетняя девушка, и мне точно нет восемнадцати.
Это было самые счастливые месяцы в моей жизни. В тот период всё давалось мне легко, и за каждым моим действием я чувствовала мощную поддержку за моей спиной – он со мной и он рядом.
В марте Добрый уехал в Москву. Он продолжал развивать свой бизнес, и эта деловая поездка была очень важна для него, он готовился к этому моменту последние полгода. Семичасовая разница во времени свела наше общение к нулю. За три недели мы разговаривали всего два раза. Белые конвертики с жаркими признаниями больше не приходили каждую неделю.
Я привыкла к разлукам на пять-семь дней, но в середине второй недели я уже выла от тоски, меня физически ломало от невозможности дотронуться пальцами до небритой щеки, прижаться к могучей груди, посопеть на ухо ёжиком. Каждую ночь перед сном я мысленно разговаривала с ним и плакала в подушку. Подходила к концу третья четверть учебного года, решая логарифмические задачи и заучивая теоремы, я отвлекалась от физического страдания, вызванного отсутствием Димы.
В конце второй недели нашей разлуки я нашла в почтовом ящике белый конверт, заполненный знакомым почерком. Московский почтовый штемпель. Меня охватил восторг и ликование, сердце стучало о грудную клетку так, будто собиралось выпрыгнуть.
Закрывшись в своей комнате, я распечатала конверт, и глаза забегали по строчкам, написанным знакомой рукой.
Через три дня я нашла в почтовом ящике ещё один конверт. Дрожащими руками я достала из конверта белый листок и начала читать.