Сэкетт

Я правильно запомнил, старая, скрюченная щетинистая сосенка росла прямо над камином, глубоко запустив корни в расщелины скалы. Я один раз обвел веревку вокруг ствола, поглубже зарылся каблуками в снег и начал выбирать веревку, перехватывая руками. Я уже говорил, я мужик крупный, на плечах и руках у меня хватает мяса, но когда я почувствовал на веревке полный вес, то понял сразу, что дело плохо.

Оторвать его от земли — это было только полдела. Ему надо было страховаться руками, чтобы не биться о скалу. Разок-другой я чувствовал по натяжению веревки, как он помогает мне — когда находил, за что схватиться руками.

Эйндж стояла рядом со мной и выбирала свободный конец веревки, обнесенный вокруг дерева, так чтобы не обронить груз полностью, если я не удержу. Руки у меня сводило, я подумал, что никогда уже не смогу разогнуть пальцы и выпустить эту проклятую веревку. Но я продолжал тащить.

Остановился передохнуть — а Малыш висел там, как индейский младенец, привязанный к доске. Я кинул взгляд через каньон, на ту сторону.

Кто-то спускался по тропе. Далеко ли? Ну, может, с четверть мили, около того. Их было всего четверо, и самый задний едва тащился.

Один из них вскинул винтовку, и до нас донесся звук выстрела. Не знаю уж, что сталось с этой пулей, вблизи нас она не пролетала, и удара в камень я не слышал. Стрелять на таком расстоянии, через каньон, когда цель выше тебя, — это хитрая штука. Да что там говорить, я сам промахивался несколько раз в похожих случаях.

Крепко упираясь ногами, я держал веревку. Руки ныли, не хватало дыхания. Эти высокие хребты выбивают из человека дыхалку, будьте уверены. Но я подтащил его на несколько футов выше, похлопал руками друг о друга, чтобы чуток разогреть их, и снова взялся за дело.

Смотреть на ту сторону каньона времени не было. Единственное, на что было время, — это тащить. Подтянуть, еще подтянуть… перевести дух — и снова тянуть.

Потом санки зацепились за что-то и застряли.

— Эйндж, — сказал я, выпрямляясь, — я спускаюсь вниз. Когда отцеплю санки, я их придержу, а вы обмотайте веревку вокруг сосны, сколько сможете.

— Телл?..

Я повернулся и глянул на нее. Она смотрела прямо мне в глаза.

— Почему вы это делаете? Это из-за меня, из-за того, как я себя вела?

Ну, скажу я вам! Такое мне и в голову не приходило. Такое только женщина могла придумать.

— Нет, Эйндж, и не думал. Ни один мужчина в такую минуту не станет слишком считаться с тем, что подумает женщина. Человек делает то, что в его натуре. Этот парнишка там внизу… нам с ним довелось как-то разок перекинулись парой слов. Он собирался меня подстрелить, а я собирался обставить его в этом деле. Только тогда было одно дело, а сейчас — совсем другое. Он сейчас совсем беспомощный, а когда я подниму его наверх и доставлю в безопасное место, ну, может он когда-нибудь и попрет на меня с револьвером. Что ж, тогда мне придется застрелить его.

Я двинулся вниз по склону, потом остановился и оглянулся на нее.

— Похоже, немало неприятностей нам еще предстоит, а?

Ну, короче, отцепил я санки, и мы его вытащили и довезли до самого гребня тем же маршрутом, который я нашел в день, когда оставил Эйндж в пещере.

Вон там внизу был Кэп, наш бревенчатый дом и наша заявка — внизу, между вон теми деревьями. А здесь вовсю дул ветер, настоящая буря, приходилось наклоняться ему навстречу, ровно не устоишь. Мне одно было ясно: надо убираться с этой горы, и поскорее.

Снова становилось пасмурно, надвинулась высокая гряда серых, плотных туч. Снег может снова повалить с минуты на минуту. Этот каньон будет засыпан слоем в добрых двадцать футов еще до конца недели.

До лагеря оставалось всего с полмили по прямой, как птица летит, вот только находился он на добрых пять тысяч футов ниже. Я посмотрел на север — там я вроде бы заприметил тогда дорогу вниз; ну, ее и сейчас было видно, несмотря на снег. Нам бы только до деревьев добраться, а там мы уж точно выберемся, хотя попотеть и придется.

Этот хребет был высотой около тринадцати тысяч футов, и ветер вдоль него так и ревел. Серый гранит был выметен дочиста, хотя время от времени в воздухе проносились снежные заряды. Мы навалились грудью на ветер и двинулись, волоча за собой санки. В конце концов мы перевалили через гребень хребта, и ветер сразу прекратился, как отрезало.

У меня лицо горело от ветра, а руки онемели. Пальцы задубели в перчатках, и я боялся, что Малыш замерзнет до смерти, он-то ведь лежал привязанный, совсем неподвижно.

Мы немного спустили санки вперед и начали слезать вниз. Вдруг из-за плеча горы вырвался ветер, подхватил санки, вместе с человеком, со всем, подхватил, как сухой лист, — и тут же опустил, не успел вырвать веревку у меня из рук. Нам слышно было, как вскрикнул Малыш, когда его грохнуло об землю и тряхнуло сломанную ногу.

Цепляясь за здоровенные выветренные скалы, я спускал его вниз до какого-нибудь упора. Потом карабкался обратно и спускал Эйндж.

Я потерял всякое ощущение времени, я не мог уже вспомнить, бывает ли вообще на свете тепло.