Секира и меч

– Почему ты молчишь?

– Я не хочу говорить.

– Вот как! – удивился Глеб. Поразмыслив немного, Анна все же сказала:

– Люди, от которых я о тебе слышала, говорят неправду. Я вижу это. У меня глаза острые, как у рыси…

– Нет, у тебя красивые глаза, – опять не согласился Глеб.

– Эти люди говорят о тебе много худого. Будто ты угоняешь лошадей и воруешь скот, а потом продаешь половецким ханам…

– А еще?

– Будто людей половцам продаешь…

– И людей?..

– Еще будто ты убиваешь невинных, а красивых девушек уводишь в свое логово – в глубокую нору. Будто ты по ночам воешь волком и глаза у тебя безумные… а на руках – когти… Не достаточно ли тебе слышать этого?

– Еще скажи. Анна вздохнула:

– Матери и отцы в селах пугают детей Глебом, который живет в лесу. А женихи стращают девок… Священник-грек говорит: не ходите на языческие капища – поймает вас Глеб.

Глеб горько усмехнулся:

– В том нет ничего странного, коли даже родные братья отвернулись от меня.

Анна покрыла рану тряпицей, пропитанной некоей мазью, и перевязала спину крест-накрест свежим рушником. Она велела Глебу лежать пока на животе. А он и не думал ослушаться. Ему была приятна забота этой женщины. Глеб уже и не помнил, чтоб о нем кто-то заботился. Разве что мать. Но это было давно.

Глеб взял Анну за руку и удержал возле себя. Спросил:

– Где ты научилась врачевать раны? Она улыбнулась только краешками губ:

– Я же говорила: муж мой был охотник. Он часто приходил исцарапанный, иногда сильно пораненный. Муж меня и научил. Он ведь был много старше меня.

Глеб посмотрел на Анну испытующе:

– Ты только про мужа и говоришь. Ты, наверное, любила его? Скажи…

– Нет, – покачала головой Анна. – Он был мне опора, стебель. А я была – цветок. Муж сам это говорил. А я думала, что так и не пришел тот, для которого я цвела.

– Чудно ты говоришь, – улыбнулся Глеб и закрыл глаза. – У тебя нет детей?..- Мой первенец умер во младенчестве. А другие не родились…

Анна высвободила свою руку и поднялась с постели:

– Ты должен спать. Ты ведь не спал всю ночь… Когда проснешься, выпьешь напиток из этой чаши, – она пододвинула к Глебу табурет, на котором стояла старая помятая бронзовая чаша. – Потом наденешь другую рубаху; от мужа у меня осталось кое-что – тебе, конечно, будет тесновато, но я приведу в порядок твою одежду, когда отмокнет кровь.

– Ты уходишь? – спросил Глеб, засыпая.

– Я вернусь к вечеру…

Ответа Глеб уже не слышал, ибо погрузился в глубокий сон. Он доверял этой женщине. Он дышал ровно и спокойно. Слегка подрагивали его веки, – должно быть, ему снился какой-то сон. А женщина еще долго стояла рядом и смотрела на Глеба. Она как будто не могла заставить себя покинуть жилище.

Анна медленно опустилась на пол возле самого ложа и заглянула Глебу в лицо. Тихо вдохнув, она поймала его дыхание и улыбнулась своим мыслям. Потом сняла с плеча Глеба волосок и посмотрела его на свет. Это был волосок Глеба. Женщина намотала волосок на безымянный палец и поднялась. Никто не видел, каким счастьем сияли в этот миг ее глаза.

Анна вышла за дверь и привалила ее тяжелым камнем.

Глебу снился тот старец в белых одеждах. Старец ничего не говорил, а только ласково, благодарно смотрел на Глеба. Так мог смотреть только отец. Глеб хорошо помнил этот взгляд. И в этом старце Глеб опять угадывал отца.

Старец раскачивался на качелях под ветвью могучего Дуба. Диковинные это были качели, а старец без сомнения был колдун. Когда он летел на качелях вперед и возносился высоко, – был ясный день, блестели в солнечных лучах крупные желуди. А когда старец уносился назад и взлетал чуть не выше дуба, – была ночь, в черном небе горели звезды. Скрипели качели… Среди бела дня высоко над землей старец взмахивал руками, и был это уже не старец, а белый аист, машущий крыльями. А черной волшебной звездной ночью обращался вдруг старец в летучую мышь…

Вокруг этого дуба, как колесо вокруг оси, поворачивался весь мир.

Глеб стоял рядом с качелями и с нетерпением ждал, когда же старец остановится, когда ему наскучит эта детская забава – превращаться то в птицу, то в мышь. Но старец все раскачивался на качелях и смотрел на Глеба так, словно хотел что-то сказать…

А качели уже почему-то не скрипели – они гудели заунывно. Будто раскачивалась секира. Эта секира пролетала так близко от Глеба, что грозила поранить его. Тут Глеб вспомнил, что когда-то уже такое было: его ранила секира во сне.

И Глеб проснулся…

Он услышал: снаружи был ветер, и поскрипывало какое-то дерево.

Глеб не сразу сообразил, где находится. Он видел светлый квадрат двери, видел грубо сколоченный табурет и какую-то чашу на нем. Глебу было очень неловко лежать на животе, и он перевернулся на спину. И только когда почувствовал боль в спине, все вспомнил. Приподнявшись на локтях, позвал:

– Анна!…

Порыв ветра ударил в дверь. Глебу очень захотелось пить. И он вспомнил про напиток в чаше. Пригубил… Это было какое-то снадобье. Слегка сладковатое, оно пахло травами, медом и как будто молоком.

Осушив чашу, Глеб очень скоро ощутил прилив сил. Он сел на ложе, потянулся, расправил плечи.

– Где ты, Анна?..