Секрет. Беседы о суфизме

Долгое время Махмуд не хотел слушать никаких обвинений против Аяза. Однако тайна запертой комнаты терзала его ум до тех пор, пока он не почувствовал, что ему придется допросить Аяза.

Однажды, когда Аяз выходил из своей личной комнаты, перед ним внезапно появился Махмуд, окруженный придворными, и потребовал провести его туда.

– Нет, – ответил Аяз.

Это «нет» необходимо понять – это очень важно. Оно не негативно. Аяз произносит его с огромным доверием. Он любил Махмуда, служил Махмуду, отдавал Махмуду все, что только мог отдать: он имеет право ответить «нет».

И он не политик, иначе он бы сказал «да». Политики всегда говорят «да». Перед лицом кого-либо могущественного, вроде Махмуда, они всегда говорят: «Да, сэр». Только такие люди, как Аяз, могут ответить Махмуду «нет», отлично зная, что этот человек опасен. Однако Аяз полагался на любовь, которую он изливал на него.

И еще он хотел понять, может ли быть принято его «нет». Он всегда был по отношению к Махмуду открытым, доверяющим, доступным. До этого раза он никогда не говорил ему «нет». И вот человек, которому он отдавал всего себя… разве не может любовь, дружба понять это единственное «нет»? Если не может, то такая дружба ничего не стоит, она бессмысленна.

«Да» не имеет силы, если нельзя говорить «нет». «Да» имеет силу только в том случае, если остается открытой возможность и для ответа «нет».

Если вы кого-то любите, вы не ожидаете, что вам всегда будут говорить «да». Если вы кого-то любите, вы даете этому человеку свободу отвечать «да» или «нет». Вы не ожидаете, вы уважаете. Все, что приходит с другой стороны, принимается с уважением – даже «нет». Если бы Махмуд любил этого человека, он бы просто отбросил эту идею. Любовь может доверять даже ответу «нет».

Ненависть не может довериться даже ответу «да».

– Нет, – ответил Аяз.

Его «нет» было искренним, подлинным. «Да» было бы просто лицемерием, притворством. Он действительно хотел, чтобы его молитва оставалась секретом, чтобы его зикр оставался секретом. Он не хотел объявлять всему миру о том, что он суфий. Он хотел, чтобы это касалось лишь его самого и его Бога. И это было важнее, чем сам Махмуд.

– Если ты не позволишь мне войти в эту комнату, все мое доверие к тебе как к верному и преданному слуге улетучится, и впредь у нас никогда больше не будет прежних отношений. Выбирай, – сказал свирепый завоеватель.

Однако такие люди, как Махмуд, не знают, что такое любовь или что такое дружба. Их любовь обусловлена, а обусловленная любовь – это вообще не любовь. Их любовь полна разнообразных «если» и «но».

Махмуд сказал:

– Если ты не позволишь мне войти в эту комнату…

…тогда все кончено. Всякий раз, когда вы ставите условие, вы разрушаете любовь. Запомните: никогда не ставьте условий в любви. Пусть ваша любовь будет безусловной – никогда не вынуждайте других людей соответствовать вашим ожиданиям. Пусть ваша любовь будет даром свободы.

Настоящие влюбленные, подлинные друзья дают друг другу свободу. Чем сильнее они любят, тем больше появляется свободы. У ненастоящих влюбленных, у притворщиков, находятся тысяча и одно «если» и «но», которые сопутствуют их любви. Их условия должны выполняться – только тогда они могут быть любящими. Но это вовсе не любовь. Любовь не знает условий.

Аяз заплакал…

Почему Аяз заплакал? Он заплакал, потому что любил. Он заплакал, потому что он действительно изливал всю свою дружбу. Он заплакал, потому что видел, что с другой стороны нет отклика. Он заплакал, потому что Махмуд потерял друга, единственного подлинного друга. Махмуд потерял возлюбленного. Он заплакал, поскольку увидел, что у Махмуда нет сердца.

Аяз заплакал, увидев убийство любви.

Аяз заплакал, а затем распахнул дверь комнаты и позволил Махмуду и его челяди войти. В комнате не было никакой мебели. В ней был один лишь вбитый в стену крюк. На крюке висел потрепанный и залатанный плащ, а под ним лежали посох и миска для подаяний.

Все это символы суфиев. Когда он пришел к Махмуду, эти символы были всем, что он имел. И он сохранил их в этом тайном месте. Двадцать три часа в сутки он был придворным, мирянином, в окружении всевозможных глупых политиков, а на один час исчезал в своем мире. На один час он забывал весь этот двор, дворец, со всей его бессмысленностью. На один час он снова становился странствующим суфием, пребывающем в факре, внутренней нищете, и в зикре, внутреннем вспоминании.

Это был его храм, и это было его способом напоминать себе, кто он такой.

Король и его придворные не могли понять значение этого открытия.

Когда же Махмуд потребовал объяснений, Аяз ответил:

– Махмуд, я многие годы был твоим невольником, твоим другом и советником. Я старался никогда не забывать о своем происхождении, и по этой причине каждый день приходил сюда, чтобы напомнить себе о том, кем я был. Я принадлежу тебе, а мне принадлежат лишь мои лохмотья, мой посох, моя миска и мое скитание по земному лику.