Секрет_долголетия

— Нет, мы к тебе ничего не имеем, наоборот, очень хорошо, что такой умелый мастеровой будет с нами… Вот ты уже с топором ходишь. Но сам должен понимать, что мы — люди разные. Перед тобой открыты все пути. Куда бы ты ни пришел, везде ты в почете, и хлеб тебя ждет, и по усам мед будет течь. А мы извечные хлеборобы, виноградари. Понимаешь, отсюда, с этой земли, мы никуда не уйдем. Тут работали наши отцы, деды и прадеды, и мы останемся здесь, и наши дети и внуки останутся. Эта земля нам дорога, как жизнь…

— Я все понимаю, — миролюбиво проговорил Шмая. — Это я только так сказал, к слову пришлось…

Он уже взвалил себе на плечи несколько пахнувших смолой сосновых досок и пошел с ними к воротам, сбросил на землю и взялся за топор.

Шмая снова запел, но почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, оглянулся и увидел жену. Она стояла чуть поодаль, у забора, в своей черной шерстяной шали, которую обычно надевала только по большим праздникам. Делая вид, что он ее не замечает, Шмая перевернул доску на другую сторону и взялся еще энергичнее тесать ее. Ему стало жарко, и он расстегнул ворот рубашки, сдвинул шапку на затылок, продолжая напевать.

Рейзл быстро подошла к нему и, не сводя с него глаз, тихо сказала:

— Зачем рубашку расстегнул? Холодно… Простудиться хочешь? Этого мне еще не хватало…

— Не понимаю, почему тебя это беспокоит! Ты ведь бросила меня, вот теперь уже другого будешь учить уму-разуму…

— Почему ты сердишься? Может, ты считаешь, что прав? Разве можно так с женой обращаться?

— Слушай, Рейзл, — волнуясь, начал он, — ты меня перед всеми осрамила. И за что?

— Застегнись, слышишь? Застегнись, простудишься… — настойчиво повторяла она и, достав из кошелки чугунок с горячими оладьями, поставила его на бревна. — Присядь и перекуси. Ты, верно, уже проголодался…

— Спасибо за угощение! — бросил Шмая. — Но обо мне тебе уже нечего беспокоиться, я уж сам как-нибудь справлюсь. С голоду не помру. Найдутся добрые люди, накормят…

— Боже мой, смотрите, какой он сегодня сердитый! Он еще прав!..

— Нет, ты права!..

— Пойдем домой, отдохнешь… Всю ночь не спал и уже успел наработаться, как вол. Оставь немного работы на завтра… Ты, вижу, больше всех стараешься. Думаешь, золотой памятник тебе за это поставят? К тому же. Авром-Эзра передавал, чтобы вы не очень-то старались… Все равно он свое отсудит. В Москву будет жаловаться…

— Это ему поможет как мертвому припарки! Москва слезам не верит. А тем более крокодильим слезам…

Они встретились глазами. Брови у Рейзл были насуплены, как у провинившегося ребенка. Шмая не выдержал и улыбнулся. Она отвернулась, вытирая слезы кончиком шали.

Заметив Овруцкого, который спешил сюда, она совсем смутилась и, взяв мужа за рукав, попросила:

— Ну, пойдем домой. Отдохнешь немного… Пойдем скорее!

Шмая только махнул рукой, продолжая обтесывать доску:

— А чего я там не видел? Пустой дом… Жены нет, детей нет… Вот закончу работу и пойду искать теплый уголок у какой-нибудь молоденькой колонистки…

— Ты хоть сейчас оставь свои шуточки!

Шмая положил топор на бревно, расправил плечи и, глядя на заплаканную жену, сказал:

— Вот что, милая моя, если ты забыла, хочу тебе напомнить: я люблю шутить, но только не в серьезном деле. Десять лет знаешь меня, и, кажется, никогда мы не ссорились, не обижали друг друга. Дети — свидетели… Ты мне дорога, ты мать моего ребенка. Давай договоримся, что таких историй никогда больше не будет. Я этого не люблю. Мы живем среди людей, и нас люди до сих пор уважали… Не будем позорить наше доброе имя…

Рейзл долго молчала, опустив голову, а потом тихо проговорила:

— Ну, хватит тебе мучить меня… Прости! Этого больше никогда не будет…

— Вот так я люблю! — оживился Шмая, и лицо его сразу стало, как всегда, добродушным и ласковым.

— Я пойду домой, затоплю печь. Приходи обедать…

— Хорошо! Как закончу, приду… Ты ведь знаешь, взялся я за дело, не уйду, пока не дам всему толк. А здесь надо работать лучше, чем у себя дома, понимаешь?

— Понимаю, — бросила она и, заметив, что приближается Овруцкий, быстро пошла домой.

Тот подошел к Шмае, присел рядом с ним на бревна, пряча в усах улыбку:

— Что, помирились? Ну, поздравляю! Так я и знал…

Шмая ничего ему не ответил, а запел еще громче.

— Эй, Шмая-разбойник, что это с тобой сегодня происходит? — спросил, проходя мимо, кто-то из колонистов. — Праздник у тебя какой-нибудь?

— Не спрашивай, — весело ответил тот. — Двойной у меня сегодня праздник…

— Что ж это за двойной праздник?

— Ну, о первом вы сами знаете. Разве не праздник, что мы наконец избавились от Авром-Эзры и всей его компании?.. Ну, а второй… — Шмая на минуту задумался, лукаво посмотрел на Овруцкого и, прищурив глаза, добавил: — Об этом я сегодня не скажу. Это мой секрет… К тому же, все будете знать, скоро состаритесь! Одним словом, если я вам говорю, что у меня двойной праздник, можете мне поверить… Я не люблю бросать слова на ветер, когда дело касается серьезных вещей…

 

Глава двадцать вторая

 

СЕКРЕТ ДОЛГОЛЕТИЯ