Секрет_долголетия

— Они свои последние дни доживают. Можешь им не завидовать!

— Возможно, что это и так, но все-таки они живут, как у бога за пазухой, а мы щелкаем зубами от голода… Паршивая, видать, здесь власть… Холера их знает, кто тут верховодит… Был Петлюра, теперь, говорят, объявилась какая-то новая собака…

— Одна банда! А ворон ворону глаз не выклюет. Но это все временные. У всех у них уже поджилки трясутся. Красные подходят все ближе, и скоро уже этим конец придет.

— Дал бы бог! А то ехали мы к одной власти, а приехали к другой… Надо бы теперь тихонько сидеть где-нибудь, не бросаться в глаза… Ведь нас и в кутузку могут загнать…

— Плевать нам теперь на всех! Кого нам бояться? Наши капиталы, наши дворцы, имения у нас отнимут?

— Тебе на все наплевать! Даже на то, что в моем мешке ветер свищет. Ни горбушки не осталось…

— Не горюй! Найдем работу, на наши руки всегда найдутся муки…

Оба замолкли.

— Послушай, разбойник, — нарушил молчание Хацкель. — Скажи-ка мне, что это за еврейский министр затесался в эту босяцкую компанию? Объявился какой-то наш защитник… Посмотреть бы, как он выглядит. Узнать, чем он тут занимается…

— Как чем? Помогает устраивать погромы!.. Разве ты не помнишь того «уполномоченного», который приезжал к нам? Забыл, как Билецкий и Юрко с ним побеседовали по душам? Тоже из этой компании. Что ж, если ты очень хочешь с ним познакомиться, мы можем отправиться к нему в гости…

— На кой он мне черт!.. Тысяча болячек ему в бок, если он мог пойти на службу к этим головорезам…

— Мне тоже интересно хоть одним глазком взглянуть на этого министра, посмотреть, что это за еврейский дружок у Петлюры.

Хацкель пожал плечами. Он уже жалел, что напомнил Шмае о министре. Тот уже загорелся, и теперь его не переспоришь.

И балагула не стал спорить. Кровельщик все равно настоял бы на своем. Ему еще не приходилось иметь дело с министрами, а теперь, видно, настало время познакомиться с одним из них. Он должен поговорить по душам с этим еврейским министром!..

Шмая с дружком двинулись разыскивать министерство. Долго пришлось им бродить по разным закоулкам, пока они наконец напали на его след.

В длинном коридоре мрачного двухэтажного здания, зажатого между двумя высокими каменными домами, было накурено и шумно, как на вокзале. Повсюду — на подоконниках, на скамьях, на полу — сидели беженцы. Они допытывались, когда «сам» уже соизволит показаться, шумели, ссорились и занимались своими делами: кормили грудных детей, перекладывали свой немудреный багаж, сушили белье, пеленки…

Видно, много дней провели они в этом коридоре в ожидании помощи, встречи с министром, который, думали они, должен защитить их от всех напастей.

Шмая постоял на пороге, с болью в сердце глядя на измученных, голодных людей, и направился прямо к боковой двери, где, как гласила табличка, находилась канцелярия министра. Хацкель робко пошел за ним.

— Послушайте, молодые люди! — окликнула их черноволосая женщина с грудным ребенком на руках. — Может быть, кто-нибудь из вас и есть наш министр?..

Как ни тяжело было у Шмаи на душе, он громко рассмеялся:

— Неужели мы с приятелем похожи на министров?

— Сами уже толком не знаем, кто теперь в министрах ходит. Каждый день меняются они…

— Комедия, а не министр!.. Никогда не застанешь его на месте… Все куда-то спешит, делает вид, что занят большими делами… Шут гороховый, провалился бы он в преисподнюю!

— Тише там! И стены имеют уши…

— Взглянуть бы на него хоть издали! Каков он, этот молодчик, что связался с Петлюрой и служит ему, как верный пес?..

— Пойти на службу к погромщикам… Какой позор!

— А чем же он занимается, этот министр?..

— Шкуру свою спасает, вот чем занимается! А нас продает…

— Петлюра устраивает погромы и кричит: «Я не я, и хата не моя». А наш дорогой министр заговаривает нам зубы…

— Обещает помочь беженцам, а сам где-то прячется…

— Министр честно зарабатывает у Петлюры свой кусок хлеба. Уговаривает нас не связываться с большевиками… Рассылает своих эмиссаров по местечкам, а эти молодчики выступают там с речами, требуют роспуска отрядов самообороны, сдачи оружия…

— Продался бандитам за чечевичную похлебку!..

Трудно было что-то разобрать. Шмая молча прислушивался к возгласам, к шуму. Он уже понял, что это за министр, и теперь проникся к нему такой ненавистью, что попадись тот ему под руку, не сдобровать бы ему. Хотелось уйти отсюда, но Шмая давно не был в таком обществе, и он остался вместе с беженцами.

— А что вы тут делаете, люди добрые? — заговорил Шмая. — Чего ждете?

— Сами не знаем. Но куда нам деваться? Жить негде, отовсюду нас гонят. Мерзнем, как собаки, а тут по крайней мере тепло…

В коридоре стоял невероятный шум. Из боковой двери выскочил секретарь, долговязый худой молодой человек с озабоченным лицом. Его козлиная бородка тряслась от злости. Поправив на чуть приплюснутом носу пенсне и окинув презрительным взглядом толпу, он закричал: