Секрет_долголетия

— Ну что тебе сказать, Шмая-разбойник? — заговорил наконец Хацкель. — Могу сказать только одно: ты счастливо сегодня отделался… Но объясни мне, черт полосатый, к чему тебе совать свой нос в политику? Подумать только! Выскочил с такой речью перед самим министром и перед таким собранием!..

— Зато я высказал этому чучелу министру все, что накипело в душе, — довольный собой, весело отозвался Шмая, вытирая рукавом потное лицо. — Я, понимаешь ли, и не думал с ним связываться. Но меня так заели его дурацкие слова: «координация», «субординация» и все такое… Тут несчастные беженцы, обездоленные погорельцы пришли послушать живое слово, а он, сатана, как заведенный граммофон…

Выстрелы раздавались совсем близко.

— Что это, может, опять власть меняется? А кто же будет этому министру платить? — спросил Хацкель.

— Пусть он провалится вместе со своими хозяевами! Скоро уже наши, красные, придут…

— Пока красные сюда придут, нам не мешало бы поскорее добраться до своей хаты и хорошенько выспаться. А что будет завтра, увидим!

— И мне поспать охота… Устал я… Легче десять крыш починить, чем с министрами разговаривать.

— Оно-то, конечно, так, — проговорил Хацкель, лукаво взглянув на приятеля. — Но я тебе должен сказать, что, хоть речь у тебя вышла таки хорошая, твоими речами я сыт не буду. Что-то ноет под ложечкой…

— Ты смотри, какой пуриц! Или ты собираешься каждый день обедать? Чего захотел!.. Выбрось из головы эти глупости! Шире шаг! Мне что-то не нравится эта стрельба…

— А мне разве нравится?

Улицу окутала кромешная тьма. Нигде не было ни живой души…

 

Глава одиннадцатая

 

ОТ ТЮРЬМЫ И ОТ СУМЫ НЕ ЗАРЕКАЙСЯ

Как ни странно, но Шмая-разбойник был в восторге оттого, что они уже попали в этот большой город, где царила полная неразбериха, где никто не знал, что с ним произойдет через день, через час.

Трудно найти работу, еще труднее — кусок хлеба, но все же наш кровельщик не унывал и не давал унывать своему спутнику, который с каждым днем делался все мрачнее и уже стал было подумывать о возвращении домой.

— Черт тебя знает, разбойник, откуда ты взялся на мою голову! — говорил балагула. — Не было тебя, и жизнь у меня шла, как у всех людей… А ты сорвал меня с насиженного места, вывез в большой свет, а этот свет повернулся к нам спиной…

— А мне тут разве лучше? — успокаивал его Шмая. — Разве я ем марципаны, а тебе даю сухари? Разве я сплю на перинах, а тебя укладываю на кирпичи? Но я терплю. Теперь такими, как мы, бездомными и голодными, хоть пруд пруди.

— Ты хоть с министром разговаривал, — ехидно улыбнулся Хацкель. — А я? Если б тебя не послушал, то давно уж имел бы собственный выезд и плевал бы на весь мир.

— Опять ты за свое! Сколько раз уже говорил тебе, что это нужно выбросить из головы! — перебил его Шмая. — Песенка буржуазии скоро будет спета, а наступит наше время, понимаешь?

— Когда это еще будет!.. А пока что мы с тобой не имеем ни кола ни двора, перебиваемся с хлеба на квас, а буржуи на рысаках разъезжают и прожигают жизнь, — уныло ответил балагула. — Что-то сердце мне подсказывает, что мы плохо кончим, если будем шляться по этому городу без работы, без денег…

— Глупости! — оборвал его Шмая.

— Я не раз замечал, что патрули на тебя смотрят, как кот на сало… Твоя солдатская фуражка вызывает у них подозрение, нужно ее сменить.

— А на что я ее сменю? На цилиндр, что носят здесь извозчики и трубочисты, или на котелок, какой торчал на голове того злополучного министра?..

— Я не могу тебе ничего посоветовать, но снова говорю, что это плохо кончится…

— Да ты известный ворчун! — сердился Шмая. — Вид мой тебе не нравится? А что ж я могу напялить на себя, если вернулся с войны в этой вот шинельке, в этой фуражке и в этих сапогах? Нарядов мне еще никто не выдавал… Приданого тоже не получил… И вообще, прошу тебя, поменьше ко мне присматривайся, будет лучше для твоего здоровья…

— Что ж, пусть будет так… — миролюбиво проговорил Хацкель. — Дай бог, чтобы все хорошо кончилось. Ведь даже документов приличных у нас нет… Потрепанные справки ревкома за подписями Фриделя-Наполеона и Юрка Стеценко могут нас здесь только подвести под монастырь. Надо их подальше запрятать, так как у Петлюры и казаков эти два большевика, видно, не в большом почете…

— Что правда, то правда! — сказал Шмая. — Тут ты, конечно, прав! Я совсем забыл об этих бумажках. Могли б напороться на неприятность, если б у нас их нашли… Но никто на нас не обратит внимания. Кому мы нужны? Хотя, на всякий случай, давай разуемся и спрячем справки в сапоги. Береженого, говорят, и бог бережет…

Хоть в последние дни перепалка между ними принимала все более острый характер, но ни один из приятелей не допускал мысли, что они могут теперь расстаться. Это тяжелое и смутное время привязало их друг к другу, и каждый понимал, что никакие размолвки и ссоры их уже не разъединят. Дорога у них теперь одна…