Секрет_долголетия

Собственно говоря, он уже знал, что до заветной колонии осталось каких-нибудь несколько десятков километров.

В одном селе они задержались на целую неделю. У богатого немца-колониста Шмая обнаружил разбитую крышу, засучил рукава и взялся за дело. Здесь он разжился табаком, хлебом, салом. Если до этого дня Хацкель уже думал, что на разбойника надеяться нечего, что его рассказами и баснями сыт не будешь, то теперь он убедился в том, что в этом краю кровельщик на вес золота и стоит разбойнику только захотеть, как они заживут, не зная нужды. И балагула повеселел и перестал ворчать.

Попрощавшись со щедрым хозяином, приятели снова пустились в дорогу и скоро вышли к Ингульцу, змеившемуся по степной низине. Неширокая речка с чистой, прозрачной водой плескалась меж камышей и небольших скал, поросших мягким мхом.

Шмая взбежал на отлогий берег и остановился, залюбовавшись речкой. Недолго думая, сбросил с себя сапоги, пропитавшуюся потом одежду, вошел в воду и, крякнув от удовольствия, поплыл.

— Ну, чего ты там сидишь? Лезь скорее в воду, грехи свои отмоешь! — весело крикнул он Хацкелю.

— Нет у меня никаких грехов! — огрызнулся балагула, растянувшийся на травке.

— Давай, Хацкель, лезь в воду! Смоешь с себя грязь, может, и характер у тебя изменится, не будешь таким зловредным, — смеялся кровельщик, радуясь, как ребенок, приятной прохладе. — Водичка райская, ей-богу. За такую водичку полжизни можно отдать!

Ему удалось убедить балагулу, и Хацкель, сбросив с себя одежду, тяжелой, ленивой походкой направился к воде.

Переждав, пока спадет зной, отдохнув и подкрепившись, приятели двинулись дальше. Незасеянная степь, заросшая иван-чаем и полынью, выглядела мрачно и уныло, и Шмая понимал, что все это из-за того, что Корсунский и тысячи таких, как он, вот уже несколько лет не приходили в эту степь и не обрабатывали ее…

Погруженный в свои грустные думы, Шмая шагал, не замечая, что солнце начало медленно опускаться к горизонту, бросая на степь причудливые блики.

Солнце уже почти совсем спряталось, когда путники увидели вдали село с несколькими рядами каменных и глиняных домиков, уходящих террасами вверх от Ингульца. На выжженной зноем каменистой земле виднелись сады, а по южным склонам глубокой балки взбегали виноградники. Шмая подумал, сколько труда нужно было вложить в эту неприветливую землю, чтобы на ней выросли сады и виноградники…

Приятели уже подходили к селу. Все отчетливее вырисовывались аккуратно обработанные сады, огороды, небольшие глиняные домики, низкие каменные ограды. И цветы в палисадниках. А домишки, как сразу заметил Шмая, давно не белены, крыши сколочены кое-как. Похоже, что обитателям этих домиков не до них было. Далеко от железной дороги, далеко от людского глаза затерялось это село, а вернее — одна из тех колоний на Ингульце, о которых так много рассказывал Иосиф Корсунский…

Из степи, с пастбища, двое кудрявых пастушков, загоревших до черноты, с сумками через плечо и с длинными бичами в руках гнали в село стадо коров.

Увидев усталых, вспотевших путников, они остановились у обочины дороги, о чем-то пошептались и двинулись за ними, держась на почтительном расстоянии от незнакомых людей. Они с опаской смотрели на них, как бы боясь их и готовясь вот-вот пуститься наутек. Однако через некоторое время старший из мальчишек несмело крикнул:

— Эй, дяденьки, закурить дадите?

— Ах, чертенята! — с напускной суровостью погрозил им кулаком Шмая. — Такие малыши, а уже курить научились! А читать-писать вы умеете? Вот сейчас сниму ремень и всыплю вам как следует, тогда будете знать, как курить…

Мальчишки прыснули и бросились в сторону.

— Видишь, и тут тебя узнали! — сказал Хацкель. — Сразу увидели, что разбойник идет…

— Эй вы, пацаны! — крикнул Шмая. — Идите-ка сюда. Да не бойтесь! Такие казаки, а хороших людей испугались…

— Мы вовсе не испугались, — важно сказал старший из ребят.

Шмая остановился, стал оглядываться, что-то припоминать. Тем временем пастушки осмелели, подошли ближе. Младший достал из своей сумки два еще зеленых яблока и протянул их путникам. А когда они пошли рядом по пыльной дороге, мальчики почувствовали себя увереннее.

— Откуда у вас столько коров? — с завистью спросил Хацкель. — Имел бы я хоть половину, жил бы, как бог…

— Что вы! У нас, дяденька, даже телки своей нету! — воскликнул старший мальчуган. — Это мы чужой скот пасем… Есть тут у нас богатый колонист Авром-Эзра…

— Папка писал нам с войны, что когда вернется домой, он купит корову или телку… — вставил меньший пастушок, все время щелкавший бичом. — Да что-то он все не едет… И не пишет нам писем… Когда мы вас увидели, то сперва подумали, что это папка идет домой. У некоторых ребят отцы уже пришли, а нашего все нет…

— Да, много пап не вернулось… — тяжело вздохнув, сказал кровельщик. Он с искренним участием смотрел на пастушков. Ведь он сам был в огне и видел, как там гибнут папы…

Надвинув фуражку на глаза, Шмая ускорил шаг и пошел, не оглядываясь на ребят. Он вспомнил своих детей, которых до сих пор не нашел, и щемящая боль пронзила его сердце.