Секрет государственной важности

Сегодня Павелихин тоже разбудил комиссара в пять часов, не дав как следует отдохнуть после утомительного перехода. И сам командир не выспался: всю ночь его жгли клопы, расплодившиеся в теплой фанзе во множестве. Павелихин сидел за доской, в русской рубахе с воротом нараспашку. Партия разыгрывалась с переменным успехом под завывание ветра в дымовых трубах. В критический для комиссара момент, когда он еле вывел короля из-под удара, дверь распахнулась и на пороге возникли бородатый великан поп и женщина в бархатной телогрейке.

За ними ввалились народноармейцы и два партизана с красными лоскутами на папахах.

— Кто у вас тут главный? — спросила женщина, прищурив со свету глаза.

— Ну, что тебе? — Павелихин недовольно оторвал взгляд от шахмат. — Кто вы такая? — присматриваясь к женщине, поправился он.

— Я священник села Лучково, а это моя попадья, — прогудел за Лидию Сергеевну Тропарев. — Едем в город к детям, учатся они там. А сейчас, говорят, суматоха началась, беляки бегут, в городе убийства, грабежи. — Широкий, бычий затылок попа побагровел. — Дети…

— Не надо речей, понял с полслова, — перебил Павелихин. — Пропустить. — Он горел желанием поскорей победно закончить партию. — Проводите их до первой заставы.

Командир ни на секунду не усомнился, что имеет дело со священнослужителем.

Особенное впечатление произвела на него дремучая бородища Афанасия Ивановича.

— А бабенка у тебя ничего, гражданин поп, — подмигнул он, когда Лидия Сергеевна уже направилась к выходу.

— Вы бы сначала себя привели в порядок, — тотчас отозвалась Веретягина, даже не обернувшись. — Называется командир батальона…

Павелихина задели не так слова, как тон, которым они были произнесены.

— Ну, ты… — нахмурился он.

— Простите ее, господа-товарищи, — поспешил вступиться Тропарев, — строгая она у меня, не любит, когда мужчины…

— Ладно, — махнул рукой командир, решив, что яриться на бабу нечего, — береги свою попадью, тебе другой не положено.

Когда они вместе с народноармейцами вышли, комиссар, молчавший все это время, сказал:

— Гм… А попадья, между прочим, правильно отбрила… Ты, Кузьма, бороду бы хоть малость подправил, а то как зверь. И рубаха у тебя, гм… постирать бы…

— Владивосток заберем — сбрею, — пообещал Павелихин. — А вы кто? — Он удивленно заметил, что двое в папахах и не думали выходить из фанзы.

— Мы-то партизаны, родимый, — отозвался более пожилой. — Видишь? — Он показал на красную ленту. — А вот вы… Что за войско, и понять не могу. Кубики зеленые, кокарды…

— Народно-революционная армия Дальневосточной республики, — заинтересованно отозвался комиссар. — Ты что, не знаешь разве?

— Наш командир только Советскую власть признает… Так-то, родимый.

— Эх ты, голова… — укоризненно сказал комиссар, — да ведь Ленин так приказал… Без Дальневосточной республики России с японцами пришлось бы воевать… А воевать нечем. В двадцатом году — и Врангель, и поляки, и голод, и разруха, самое тяжелое время. Надо было Советскую Россию спасать. Вот и создали Дальневосточную республику. Японцы против Советской власти воевать хотели, а республика-то самостоятельная, демократическая. Тут разговор другой, понял? Одним словом, буфер.

— Вроде понятно, однако наш командир тоже за Советскую власть стоит, родимый. А мы воюем с японцем.

— «Наш командир»!.. — стал горячиться Зубчиков. — Партизаны — другая линия. К партизанам японцы не могут придраться. Это не власть, а партизаны. Ленин сказал: «…не только отдалить войну с Японией, но, если можно, обойтись без нее…» В этом вся соль. Мы и обошлись. Для этого Дальневосточную республику создали.

— А когда японцы к себе уплывут, родимый? — не отступался бородач.

— Вот тогда и Советская власть на всем Приморье. — Зубчиков передвинул королеву. — Давай, командир, доиграем.

— Спасибо, родимый, за науку. — Партизан поправил папаху. — Когда наш командир говорит, вроде он прав. И твои слова праведные… Однако раз республику ликвидируем, значит, за нами правда.

Партизаны вышли из фанзы.

— Вот, — в сердцах проворчал Зубчиков, — есть же такие командиры!

— Знаешь, комиссар, — не сразу откликнулся Павелихин, — мы тут в шахматы, а японцы и беляки город грабят… Ударить бы сейчас — и в порошок! Наших много собралось…

— А дальше что? Война с японцами? Сколько раз мы спорили… Ты согласился, а теперь снова. — Его лицо приняло страдальческое выражение. — Эх, нет, видать, болезни тяжелее, чем глупость.

— Понимаю, все понимаю, а душа иного просит… Ну, ходи, твой черед…

У ближайшей заставы сопровождающий слез с телеги. Передал бойцам приказ пропустить попа, не удержался, ласково похлопал по шее лошадь и зашагал обратно.