Секрет индийского медиума

Машинально отстегнув шляпку с каскадом перьев, она подала ее проходившей мимо девочке, удивленно принявшей дар от красивой юной незнакомки. Не сбавляя шага, сняла накидку, вывернула ее наизнанку, вновь надела, но уже другой, темной стороной наружу, из подклада вынула шиньон седых волос, нахлобучив его на голову, коробочку с серой пудрой — машинально прошлась пуховкой по щекам, глазам, носу. С платья сорвала все оборки, ею прежде пришитые на живульку.

И зашаркала вдоль трамвайных рельсов седовласой сгорбленной дамой в старческой накидке, отороченной зайцем, — прохожие, каждый занятый своим делом, и не заметили этого молниеносного перевоплощения. Летела молодой фройляйн, а обернулась почтенной фрау.

В мыслях же Ульяна пыталась лихорадочно припомнить, что было 12 января 1890 года.

Сия распроклятая дата всплыла в памяти напечатанной телеграфным шрифтом на сером листке бумаги. В тот день, а точнее, ранее утро, почтовая станция только начала свой рабочий день, они с Герши получили телеграмму от Ромэна, в коей тот впервые упомянул адрес гостиницы, где остановился Иноземцев. Весь день Ульяна изображала юную ученую Лорен Ману, блестяще подсунувшую тетрадь русского доктора в ворох бумаг на столе управляющего «Фабен», в то время как Герши должен был дожидаться у себя в номере у Петерманнов.

Но если Герши был в Дюссельдорфе у Кёлера, пока Лорен Ману улыбалась Беккеру, то зачем же негоднику фальшивый паспорт на собственное имя? Нет! Герши — этот неуклюжий увалень — фигура довольно приметная, тем более он далеко не темноволос, его лицо, обрамленное светлыми завитушками, как у Путти, тотчас бы стало самой первой приметой, которую Кёлер поспешил назвать. Темноволос, с внешностью француза…

Эврика! Кто с внешностью француза, как не сам француз!

И тут Ульяна мгновенно все поняла.

«Очень странную игру ты затеял, Ромэн. Кажется, — с грустью подумала она, — породила я чудовище, которое меня же саму медленно сжирает. Этот маленький прохвост зачем-то возжелал поиграть втемную. Нарочно тянул время с поисками журналиста… Бог ведь знает, что у него на уме».

Ноги Ульяны сами привели к парадной «Брайденбахер Хоф». Она постояла немного, грустно попялившись на украшенные кудрявыми пилястрами окна, повздыхала, вспоминая, как Иван Несторович ее водой отпаивал в хижине у реки. А потом отправилась на Кенигсаллее, прикупить корзинку яиц для будущего спектакля в редакции «Норддойче альгемайне цайтунг».

Ромэна в Дюссельдорфе искать — все равно что клопа под плинтусом. Иноземцев теперь тоже из поля зрения потерян, и неизвестно, в отеле ли он сейчас или съехал. Остается найти герра Лупуса и прижать его к стенке.

Уселась в парке на скамейке, где прохожих почти не было, лишь напротив сидел пожилой господин с клюкой и, кажется, мирно спал, уронив на грудь газету. Разбила яйца, густо обмазала лицо, шею, руки яичным белком, тот мгновенно высох, сделав кожу Ульяны похожей на печеное яблоко. Не слишком приятной была процедура превращения девушки в девяностолетнюю даму, ибо высохшая яичная маска причиняла чудовищное неудобство и даже боль. Но Ульяна терпеливо сжала зубы, которые обработала темной краской, чтоб не шибко в глаза бросалась их здоровая белизна. Для виду согнулась в три погибели, у заснувшего старичка позаимствовала клюку и двинулась на вокзал, чтобы до захода солнца прибыть в Берлин. Ибо трястись в поезде часов шесть, не меньше.

К концу рабочего дня герр Леманн встретит свою далекую тетушку Матильду, которая прибыла из Баварии с гостинцами и горячими объятиями. Пока герр Леманн вспомнит, есть ли у него тетушка Матильда (а опровергать прилюдно в благородном обществе сотрудников газеты наличие подобной родственницы он не станет, прежде не убедившись, что таковой нет), Ульяна найдет герра Лупуса и вытрясет из него всю правду.

В редакцию она ворвалась ураганом, не умолкая, трещала, как сорока, обрушив на репортеров, корреспондентов, наборщиков и типографщиков лавину южной баварской эксцентрики. В одной руке она держала клюку, в другой — большую корзину с яблоками, которые щедро раздавала направо и налево, тем самым прокладывая себе путь и не встречая особого сопротивления ни на посту, ни в вестибюле, ни в коридорах, ни в самой типографии, ни даже в помещении, где стоял невероятный шум, создаваемый линотипом — огромной строкоотливной наборной машиной.

Почтенной седовласой тетушке герра Леманна никто не мог отказать. Действовала она с таким напором и решительностью, что любые попытки сотрудников объяснить, что она не в тех помещениях ищет племянника, разбивались вдребезги о ее старческое: «А? Не слышу, голуба, можно погромче. Говори громче, вот сюда, в самое ухо».

Ей повторяли, а она опять за свое: «Да не слышу я! Что, что говорите? А?» И наконец здесь, в подвале, у строкоотливной машины, в длинном, точно мантия, черном одеянии она неожиданно повстречала господина Лупуса.