Секрет истинного счастья

Безмятежность, которую я открыл,—это симптом определенного состояния. Она не является результатом постижения или каких-то особых усилий. К большинству людей она приходит слишком редко и не тогда, когда они сознательно ищут,—за исключением случаев, когда человек хорошо знает, где и как искать. Нa страницах этой книги мы откроем тайну обретения безмятежности. Я отдал поискам безмятежности всю свою взрослую жизнь. Я проводил годы в глубоких размышлениях, уединившись в горах далеких экзотических стран.

Я год за годом посвящал медитации по нескольку часов ежедневно—в попытках обрести и удержать покой. После тридцати пяти лет упорной духовной работы я был не ближе к обретению стабильного внутреннего покоя, чем в самом начале своего путешествия. Исполненный уныния и разочарования, я наконец отказался от дальнейших попыток. Отказался от всего, что определяло мою жизнь, и обнаружил на освободившемся месте лишь пустыню. Но и там безмятежности не было. Все, что у меня осталось, так это малая искорка надежды.

Однажды, когда я сидел в кафе при книжном магазине Borders в городе Флинт, штат Мичиган, глядя в пластиковую чашку с безвкусным зеленым чаем, эта последняя искорка надежды угасла.

Когда это произошло, все замерло. Сама Вселенная перестала дышать. И едва различимая в этой недвижимости присутствовала песчинка безмятежности.

Когда мое сознание было привлечено к ней, я ощутил себя подобно Алисе, падающей в кроличью нору. Падая, я стремительно уменьшался в размере, словно камешек, летящий с высокого моста. Через миг произошел взрыв. Он был похож на Большой Взрыв, но только вместо огня и камней образовалась безмятежность. В результате этого взрыва моя Вселенная наполнилась веществом покоя.

Столик в кафе. Солнце, пробиваясь сквозь облака, грело мою спину. Зал гудел голосами, а в динамиках под потолком тихо журчал джаз. Я сидел, сжимая в ладонях чуть теплую чашку с чаем. Все было так же, как прежде, за исключением того, что помещение теперь наполнилось ясным живым светом—светом безмятежности. Каким образом целая вселенная уместилась в тот маленький зальчик, и без того наполненный людьми и книгами, мне неизвестно.

Но она появилась там—и никто не заметил. Галактики и катаклизмы творения легко проходили сквозь наши тела—и никто этого не замечал. Дыхание мое не изменилось, но по лицу заструились слезы, падая на стол возле чашки.

Студентка, занимавшаяся вместе с друзьями за соседним столиком, встретилась со мной взглядом и быстро отвела глаза.

Словно по какому-то незримому сигналу мое сознание сжалось в бесконечно малую точку—мерцающую вспышку меньше самой малой субатомной частицы. Я наблюдал, как из лучистой энергии сгущались облака и смешивались друг с другом. Из этих лучистых паров прорастали живые духи деревьев, и морей, и плодородных полей—лишь для того, чтобы снова раствориться в бесформенной энергии. Я был повсюду—больше всего самого большого и меньше всего самого малого.

Когда эти вихрящиеся энергии творения померкли, я снова обнаружил себя в обыденном настоящем, которое мы так уверенно называем реальным миром. В мое сознание вновь ворвались голоса людей, и музыка, и запах кофе, и гренок. Однако все это перестало быть обыденным.

Слезы подсыхали, и я видел все вокруг более отчетливо. Все казалось свежим и чистым, озаренным изнутри. Все формы одновременно ощущались как энергия. Однако было еще нечто, скрытое глубоко в самых тонких формах энергии.

Это нечто непознаваемо, и все же я его осознавал. Оно было разумным и сознательным. Но в первую очередь—сострадательным. Это и было Состраданием. И каким-то образом я был Этим.

Импульс

Состояние внутренней безмятежности и блаженства продолжалось около пяти недель. Занимаясь повседневными делами, я замечал, что рутина наполнилась особого рода непринужденностью. Иногда я чувствовал себя отделенным от явлений мира, как будто безмятежность подняла меня над суетой, но при этом я оставался неотъемлемой частью происходящего—был един со всем этим. Не думаю, что такая перемена стала заметна для родных и друзей. Она была столь же тонка, сколь и глубока. Вполне возможно,что на самом деле это состояние вовсе даже и не стало менее интенсивным со временем—просто я его ассимилировал.

Я привык к нему, и жизнь стала казаться мне такой же нормальной, как и прежде, за исключением одного—в ней появилось нечто настолько невообразимо приятное и в то же время совершенно естественное, что я решил рассказать нам об этом в книге.

С того дня мне больше не нужно искать безмятежности.

Да, порой я утрачиваю ее на полдня... иногда на более долгий срок. Но она всегда возвращается. И мне для этого не приходится прилагать ни малейших усилий. Внутренний покой приходит ко мне, как ребенок к матери после долгого отсутствия. Мы обнимаемся, словно родитель и дитя, и продолжаем свою совместную жизнь, не особенно заботясь о тяготах повседневности.